Журнал «Золотой Лев» № 127-128 - издание русской
консервативной мысли
Е.Н.
Комиссарчук,
член
Коллегии военных экспертов
Уроки
Октябрьской революции
Национальная
идея и космополитизм под видом интернационализма оказались несовместимы на
практике.
В этом году исполняется 90 лет со дня знаменательного
события в истории нашей страны – Октябрьской революции. Это событие по-разному
оценивалось и оценивается и у нас, и в мире в зависимости от политических
пристрастий и взглядов историков, социологов и политиков. Но если история
действительно чему-нибудь учит, то не бесполезно было бы сопоставить разные
оценки этого события, чтобы учесть уроки того времени, которые остаются актуальными
и по сей день.
Очевидно, что Октябрьская революция состоялась из-за острых
социально-экономических и политических противоречий, которые не смогла
преодолеть Февральская революция. Можно также с достаточным основанием
утверждать, что её идеи были объективно востребованы. И сегодня идея социальной
справедливости не потеряла своей актуальности, как и вообще левые идеи, которые
не выдумываются кем-то, а вырастают из самого общественного сознания.
Вместе с тем вряд ли можно считать достаточно обоснованным
тезис, что появление у власти именно большевиков троцкистско-ленинского призыва
было неизбежным и исторически закономерным, как и неизбежность подобного рода
социальных потрясений. Объяснение событий в России 1917 г. и 1991 г., как и
“цветных революций” на постсоветском пространстве, только с позиций их
“неизбежности” и ”закономерности” противоречит объективным фактам.
Исторический опыт свидетельствует, что во всех событиях
участвуют конкретные действующие лица, а “объективные предпосылки” для
революций так и остаются предпосылками без политической воли, которая выступает
как катализатор объективных общественных процессов. Такая воля к захвату власти
была перед Октябрём 1917 года у В.И.Ленина и “верных ленинцев”, хотя и далеко
не у всех из них. .Нерешительность Временного правительства, а порой и
негласная поддержка им позиции большевиков при подавлении, например, корниловского
мятежа объективно подготовила условия для октябрьского переворота.
Комментируя эти события, И.В. Сталин отмечал, что “выбор
момента удара выбирается партией, а не навязывается событиями” /”О политической
стратегии и тактике”/. “Момент удара”, действительно, был выбран большевиками
удачно, хотя сам удар мог и не состояться из-за разногласий по этому поводу в
октябре 1917 года в их руководстве. Опыт “цветных революций” на постсоветском
пространстве также подтверждает не только важность выбора подходящего момента
для их организации, но и необходимость политической воли у “участников
процесса”. Попытка организации “цветной революции” в Андижане, например, впервые
дала сбои из-за адекватной реакции на неё узбекского правительства, а власти
Грузии, Украины и Киргизии были отправлены в “корзину истории” главным образом
из-за неспособности противодействовать угрозе современных технологий с
“розовой, оранжевой и тюльпановой” подсветкой.
Как известно, сами большевики полагали, что
социалистическая революция начнётся на Западе, и лишь в 1916 году В.И. Ленин
впервые заявил в работе “О лозунге Соединённых Штатов Европы”, что она может
начаться в России, но только как прелюдия к мировой революции. Сегодня уже ни
для кого не секрет, что, нанося удар по Временному правительству, большевики
преследовали главную тогда для них цель – приблизить именно мировую революцию.
Ради этой цели они готовы были пожертвовать интересами России как национального
государства в соответствии с постулатом марксизма о неизбежной гибели
национальных государств вообще.
Россия заплатила слишком дорогую и кровавую цену за
доктринёрскую теорию о самоопределении наций, вплоть до их отделения, за
ликвидацию её губернского деления, за настойчивое стремление революционеров
искоренить национальное сознание и воспитать народ в новом духе атеизма. Весь
исторический опыт России после Октябрьской революции убедительно доказал
утопичность ставки на решение социальных вопросов вне национального
пространства. Только сплав национально и социально ориентированной политики,
сохранение духовно-культурных традиций нации является прочным и устойчивым
фундаментом государственного устройства.
Рецидивы троцкизма в национальной политике российских
либерал-демократов последнего десятилетия прошлого века и их пагубные
последствия – ещё одно подтверждение актуальности этого вывода. Их позиция по
национальному вопросу очень напоминает марксистскую. Напомним в связи с этим
хотя бы следующее высказывание основоположников марксизма: “Национальная
особенность и противоположность интересов разных народов уже теперь всё более и
более исчезают благодаря развитию буржуазии, свободе торговли, всемирному
рынку, однообразию способов производства и соответствующих им жизненных условий.
Господство пролетариата ещё более ускорит их исчезновение” /Маркс К., Энгельс
Ф. Сочинения. Москва-Ленинград. 1929-1931, т. V, стр. 500/.
Национальная идея и космополитизм под видом
интернационализма оказались несовместимы на практике. Сама жизнь доказала, что
под любой оболочкой в России всегда продолжает биться русское сердце. И.В. Сталин
одним из первых осознал, что “теория изживания государства” в изложении
ленинской работы “Государство и революция” – “гиблая теория”. “Национал
-социалисты”, к которым Л.Д. Троцкий относил сторонников И.В. Сталина, заменили
в конечном счёте троцкистский лозунг “у пролетариата нет отечества” на тезис:
“у пролетариата нет отечества, кроме СССР”, а идея “мировой революции”
трансформировалась у них в “возможность построения социализма в одной, отдельно
взятой стране”.
После августовских событий 1991 года адепты теории о
“невидимой руке рынке” снова подвергли Россию чудовищному эксперименту. Отменяя
национальное лицо России и регулирующую роль государства в экономике,
российские вульгарные “рыночники” вовсе не были последователями
А.Смита-М.Фридмана, а повторяли лишь подзабытые взгляды К. Маркса и Ф. Энгельса.
Напомним их высказывания: “Вмешательство государственной власти в общественные
отношения становится /после захвата власти пролетариатом – авт./ в одной
области за другой излишним и само собой отмирает” /Ф .Энгельс, Анти-Дюринг/.
Так же думал и К. Маркс: “С исчезновением классов исчезает неизбежно и
государство. Общество, которое по-новому организует производство на основе
свободной и равной ассоциации производителей, отправит государственную машину
туда, где ей будет тогда настоящее место, в музей древностей, рядом с прялкой и
бронзовым топором”.
Второй вывод, который напрашивается при анализе Октябрьских
событий, можно было бы сформулировать следующим образом: надуманные партийные и
идеологические догмы могут стать, по ленинскому определению, не только
“материальной силой, когда они овладевают обществом”, но и искусственно создать
условия для неоправданных жертв во имя ложных целей. Нам потребовалось немало
времени, чтобы осознать утопичность многих постулатов марксизма, в том числе
теории трудовой стоимости, некоторых положений диалектического материализма,
мечты о бесклассовом мире. Вместо внимательного отношения к мнению оппонентов,
советские идеологи неизменно повторяли: “марксистское учение вечно, потому что
верно”. Между тем оппоненты марксизма уже давно придерживаются оценки, что
марксистская теория не прошла проверку временем. Австрийская школа Бём-Баверка,
например, указывала на несостоятельность теории трудовой стоимости – сердцевины
марксизма, а Н. Бердяев – на противоречивость концепции диалектического
материализма, которая приписывает материи логическую категорию.
По меткому замечанию Н.А. Бердяева, большевики смогли
захватить власть в 1917 году только потому, что угадали душу русского народа и
верно учуяли приманку, на которую он “клюнул”. Об особенностях русской души
говорили многие, в том числе и А.И. Куприн. По его словам, “никто не способен
так великодушно, так скромно, так бескорыстно и так искренне бросить свою жизнь
псу под хвост во имя призрачной идеи о счастье будущего человечества, как мы”.
Об этом важно помнить и сегодня, поскольку, как предупреждал нас ещё И.А. Ильин,
злейшие враги России “не успокоятся до тех пор, пока им не удастся овладеть
русским народом через малозаметную инфильтрацию в его душу и волю, чтобы
привить ему под видом “терпимости” – безбожие, под видом “республики” –
покорность закулисным мановениям и под видом “федерации” – национальное
обезличение”.
Революционеров-большевиков 1917 года активно поддерживал в
период подготовки революции в России мировой финансовый капитал, который, по
словам писателя В. Солоухина, в своей борьбе за мировое господство всегда
“главный упор делает на разложение народов с нравственной стороны, со стороны
традиций, устоев, семьи, религии”, а лозунги о классовой борьбе и разного рода
“свободах” использует в корыстных целях, чтобы “расшатать современное
руководство, возбудить против него широкие массы” и захватить власть. /В. Солоухин,
”Тайна времени”, 1977 г./ Это наблюдение мы не имеем права оставить без
внимания.
Призывы к революционным действиям во имя демократии и
социальной справедливости слышны и сейчас. Большевики тоже шли к Октябрьской
революции под лозунгом борьбы за демократические свободы, а, добившись власти,
установили “диктатуру пролетариата”. Уместно напомнить в связи с этим тезис
В.И. Ленина: “диктатура пролетариата есть власть, осуществляемая партией,
опирающейся на насилие и не связанной никакими законами” /статья “Пролетарская
революция и ренегат Каутский”/.
В России по-прежнему сохраняется определённый потенциал
доверия к обещаниям установить “социальную справедливость и демократию”,
который подпитывается объективными условиями чудовищного социального расслоения
современного российского общества. Но в отличие от предоктябрьской
революционной ситуации у современной российской оппозиции отсутствует
политическая воля большевиков. Свою “оппозиционность” она обязана ныне регистрировать
в Минюсте и борется она в основном за кресла в Госдуме, исходя из установки,
что “лимит на революции исчерпан”.
Уроки Октября учат нас также, что смена власти - благо лишь
в том случае, если она действительно ориентирована на национальные интересы
страны и народа, а не на проведение очередного революционного эксперимента над
Россией. Примером для нас может служить Китай, где компартия сумела объединить
идеалы социализма с традиционным для китайцев конфуцианством и направить
реформы и преобразования не на цели разрушения государства и общественных
устоев, а на созидание. В отличие от Л.Д. Троцкого, который любил подчёркивать,
что он – интернационалист, а не еврей, член КПК всегда помнит, что сначала он –
китаец, а уже потом – коммунист.
Хотелось бы также напомнить слова Ф.Э. Дзержинского,
которого советские идеологи называли не иначе, как “пламенным революционером”:
“Если не найдём правильной линии в управлении страной и хозяйством – оппозиция
наша будет расти”. По его словам, все “похоронщики революции” – это бывшие
“красные”, которые, придя к власти, неизменно становятся диктаторами. После
захвата власти, когда надежды на мировую революцию рухнули, большевики,
действительно, были поставлены перед необходимостью решать конкретные задачи
управления страной. В разные этапы строительства социализма они справлялись с
этой задачей с разным успехом: были и грандиозные достижения, были и явные
провалы. Но именно в недрах уже “развитого социализма” вызрела и окрепла новая
оппозиция.
Сегодня мы живём в другое время, но, как и раньше, вопрос
выбора “правильной линии управления страной и хозяйством” продолжает оставаться
жизненно важным и для новой власти.