Австро-Венгрия как раз и представляла собой такое государство. Немцы, исторически являвшиеся государствообразующим народом империи, но составлявшие в ней незначительное меньшинство, проживали в пределах теперешней Австрии и Судет. Мадьяры компактно жили на территории современной Венгрии и на некоторых смежных землях, например в Трансильвании и Банате. Чехи занимали Богемию и Моравию. В Галиции – малороссийская ветвь русского народа и поляки, вдоль побережья Адриатики – словенцы и хорваты, в Карпатах – словаки и русины (также ветвь русских). Существовавшая на востоке Европы почти 1000 лет Австрийская империя к началу XX столетия так и не сложилась в единую нацию, как это произошло, к примеру, с населением не менее пёстрых в этническом отношении Франции, Германии, Италии или Испании.

Разноплемённая буржуазия, возникшая в городах Австро-Венгрии, оказалась носителем не общеавстрийского, а узкоэтнического мировоззрения. Так как уровень культурно-экономического развития опередил политическую консолидацию буржуазии, в ней возобладала жажда к отдельному политическому самоопределению. Вследствие этого в социал-демократической публицистике и возникла доктрина культурно-национальной автономии, которая могла, по мысли её создателей, предохранить Австро-Венгрию от политического распада.

Для Ленина идея автономии была заведомо неприемлемой, так как её проекция на Российскую Империю могла нейтрализовать его агитацию в пользу её распада.

“Социал-демократия отрицательно относится к лозунгу “культурно-национальной” (или просто “национальной”) “автономии” и к проектам осуществления таковой, ибо этот лозунг (1) безусловно противоречит интернационализму классовой борьбы пролетариата, - (2) облегчает вовлечение пролетариата и трудящихся масс в сферу влияния идей буржуазного национализма, - (3) способен отвлекать от задачи последовательно демократических преобразований государства в целом, каковые преобразования одни только обеспечивают (насколько вообще это возможно при капитализме) национальный мир” (17, с. 510).

Автономия невозможна и вредна, заявил Ленин, потому что… нет никакой национальной культуры. В тезисной форме это сводилось к следующему:

“ (a)Лозунг национальной культуры неверен и выражает лишь буржуазную ограниченность понимания национального вопроса. Интернациональная культура. (b)Увековечение национального деления и проведение утончённого национализма == соединение, сближение, перемешивание наций и выражение принципов и н о й, интернациональной культуры..”(17, с. 513); “национальная культура” вообще есть культура помещиков, попов, буржуазии” (30, с. 137); “мы из каждой национальной культуры берём только её социалистические элементы, берём только и безусловно в противовес буржуазной культуре, буржуазному национализму каждой нации” (30, с. 137).

В дальнейшем Ленин неоднократно возвращался к отрицанию национальной культуры, достаточно неубедительно и поверхностно постулируя, что буржуазной национальной культуре должна быть противопоставлена некая, в действительности никогда не существовавшая интернациональная культура пролетариата.

“Может великорусский марксист принять лозунг национальной, великорусской культуры? Нет. Такого человека надо поместить среди националистов, а не марксистов. Наше дело – бороться с господствующей, черносотенной и буржуазной национальной культурой великоруссов, развивая исключительно в интернациональном духе и в теснейшем союзе с рабочими иных стран те зачатки, которые имеются и в нашей истории демократического и рабочего движения”. (30, с. 138).

“Есть две нации в каждой современной нации – скажем мы всем национал-социалам. Есть две национальные культуры в каждой национальной культуре. Есть великорусская культура Пуришкевичей, Гучковых и Струве, - но есть также великорусская культура, характеризуемая именами Чернышевского и Плеханова. Есть такие же две культуры в украинстве, как и в Германии, Франции, Англии, у евреев и т. д.” (30, с. 143).

“С точки зрения социал-демократии недопустимо ни прямо ни косвенно бросать лозунг национальной культуры. Этот лозунг неверен, ибо вся хозяйственная, политическая и духовная жизнь человечества всё более интернационализируются уже при капитализме. Социализм целиком интернационализирует её” (17, с. 510).

“О национальной культуре вообще могут говорить только клерикалы или буржуа. Трудящиеся массы могут говорить только об интернациональной (международной) культуре всемирного рабочего движения. Только такая культура означает полное, действительное, искреннее равноправие наций, отсутствие национального гнёта, осуществление демократии” (21, с. 618).

“Мы против национальной культуры - как одного из лозунгов буржуазного национализма. Мы за интернациональную культуру демократического до конца и социалистического пролетариата” (23, с. 66).

“Не “национальную культуру” должны поднимать мы на щит, а разоблачать клерикальный и буржуазный характер этого лозунга во имя интернациональной (международной) культуры всемирного рабочего движения” (27, с.114).

“…в России приняли “культурно-национальную автономию” только все буржуазные партии еврейства, затем (в 1907 г.) конференция мелкобуржуазных, левонароднических партий разных наций и, наконец, мещанские, оппортунистические партии элементы околомарксистских групп, т.е. бундовцы и ликвидаторы…” (25, с. 94).

“Не разграничивать нации наше дело, а сплачивать рабочих всех наций. Не “национальная культура” написана на нашем знамени, а интернациональная (международная), сливающая все нации в высшем социалистическом единстве и подготовляемая уже теперь интернациональным объединением капитала” (29, с. 124).

А если национальная культура является вредным, реакционным явлением, препятствующим прогрессу, то естественно, что Ленин отрицательно относился и к юридическому утверждению государственных языков:

“социал-демократия отвергает “государственный” язык. В России таковой особенно излишен, ибо свыше семи десятых населения России принадлежит к родственным славянским племенам, которые при свободной школе и свободном государстве легко достигли бы возможности столковываться... одному из языков” (17, с. 509).

Заметим в скобках, что наличие семи десятых (т.е. 70%) родственных славянских племён не мешало Ленину, выступая по другому поводу, как мы видели выше, настаивать на создании государственных границ между ними, под тем предлогом, что великороссы якобы – угнетатели, эксплуататоры “родственных славянских племён” и других “наций”, которых по его же подсчётам – почти 60%. И чтобы опровергнуть тезис о развитии единого языка, статистика тут же забывается напрочь. Поэтому извлекают аргументацию, которая должна возбуждать неприязнь к великороссам, натравливая на них другие народы России:

“Что означает обязательный государственный язык? Это значит практически, что язык великороссов, составляющих меньшинство населения России, навязывается всему остальному населению России. В каждой школе преподавание государственного языка должно быть обязательно. Все официальные делопроизводства должны обязательно вестись на государственном языке, а не на языке местного населения” (31, с. 179).

Ленин – упёртый экономический детерминист. О чём бы он ни писал, он всё объясняет характером экономических отношений. Экономическое бытие предопределяет для него общественное сознание.

“…потребности экономического оборота сами собой определят тот язык данной страны, знать который большинству выгодно в интересах торговых сношений. И это определение будет тем твёрже, его примет добровольно население разных наций тем быстрее и шире, чем последовательнее будет демократизм, чем быстрее будет в силу этого развитие капитализма” (20, с. 596); “…потребности экономического оборота сами собой определят тот язык данной страны, знать который большинству выгодно в интересах торговых сношений” (30, с. 135).

Из письма к Шаумяну: “Вы за государственный язык в России. Он “необходим; он имел и будет иметь крупное прогрессивное значение”. Решительно не согласен... Прогрессивное значение русский язык имел для тьмы жалких и отсталых наций - бесспорно. Но неужели Вы не видите, что он имел бы прогрессивное значение ещё в большем размере, если бы не было принуждения?” (24, с. 89).

И более развёрнутая формулировка: “Мы не хотим только одного: элемента принудительности. Мы не хотим загонять в рай дубиной. Ибо, сколько красивых фраз о “культуре” вы (имеются в виду либералы) ни сказали бы, обязательный государственный язык сопряжен с принуждением, вколачиванием. Мы думаем, что великий и могучий русский язык не нуждается в том, чтобы кто бы то ни было должен был изучать его из-под палки. Мы убеждены, что развитие капитализма в России, вообще весь ход общественной жизни ведёт к сближению всех наций между собой. Сотни тысяч людей перебрасываются из одного конца России в другой, национальный состав населения перемешивается, обособленность и национальная заскорузлость должны отпасть. Те, кто по условиям своей жизни и работы нуждаются в знании русского языка, научатся ему и без палки. А принудительность (палка) приведёт только к одному: она затруднит великому и могучему русскому языку доступ в другие национальные группы, а главное – обострит вражду, создаст миллион новых трений, усилит раздражение, взаимонепонимание и т. д.” (31 с. 180).

Получается два противоположных стандарта. Один – опирающийся на миф о громадной пестроте – направлен на то, чтобы пропагандировать расчленение России по этническим (“национальным”) удельным государствам, другой – опирающийся на реальную статистику - когда речь идёт об организации школьного дела и приходится отрицать необходимость организации “национальных школ”.

“Сущность плана или программы так называемой “культурно-национальной” автономии… состоит в разделении школьного дела по национальностям” (25, с. 92).

“Проповедовать особые национальные школы для каждой “национальной культуры” – реакционно. Но при условии действительной демократии вполне можно обеспечить интересы преподавания на родном языке, родной истории и проч. Без разделения школ по национальностям” (27, с. 115).

“Нельзя быть демократом, отстаивая принцип разделения школьного дела по национальностям. Заметьте: мы рассуждаем пока с общедемократической, т.е. с буржуазно-демократической точки зрения” (25, с. 93).

Ленин не может и не хочет понимать, что превращение одного из языков государства в государственный язык является необходимой мерой, диктуемой объективными потребностями развития, технико-экономического прежде всего. Что дело не в желании “держать всех инородцев в ежовых рукавицах и не позволять им “распускаться”. Что наличие в одном государстве множества языков официального общения неизбежно становится препятствием для умножения интеллектуальной, экономической и культурной мощи. Что для России “живой великорусский язык” давно стал государственным не в силу административного произвола.

Автор отмечает, что “под именем “русского языка” чиновники (в России) постоянно смешивают великорусский, белорусский и украинский (“малороссийский”, по казённому наименованию)” (27, с. 113).

Ленина также не убеждают аргументы в пользу “обязательности государственного языка”, как “интересы “культуры”, “единой” и “неделимой” России”, с которыми, по его мнению, выступали “либералы”(31, с. 179).

Чтобы увидеть, до какой степени Ленин ненавидел всё русское и прежде всего русский язык, на котором осознавалось и формулировалось русское самосознание, приведём ещё одну цитату:

“Демократия никогда не допустит, чтобы самосознание сторонников свободы и врагов угнетения во всех народностях подменялось “русским национальным самосознанием”, - при угнетении и травле поляков, евреев, “инородцев” вообще” (8, с. 176-177).

Насколько путанными и противоречивыми были теоретические выводы Ленина из факта войны между странами, которые он считал “цивилизованными”, служит следующая цитата из работы 1915 года:

“Империализм есть прогрессирующее угнетение наций мира горсткой великих держав, есть эпоха войн между ними за расширение и упрочение гнёта над нациями, эпоха обмана народных масс лицемерными социал-патриотами, т.-е. людьми, которые под предлогом “свободы наций”, “права наций на самоопределение” и “обороны отечества” оправдывают и защищают угнетение большинства наций мира великими державами” (51, с. 326).

Ленин никогда не пасовал перед необходимостью опровергать сегодня то, что он с жаром отстаивал вчера.

Если в среде социал-демократов Европы произошёл раскол на патриотов и пацифистов, то Ленин продемонстрировал гораздо более радикальную позицию. Он с подкупающей откровенностью призвал своих сторонников к пораженчеству.

“… для нас, русских, с точки зрения трудящихся масс и рабочего класса России, не может подлежать ни малейшему, абсолютно никакому сомнению, что наименьшим злом было бы теперь и тотчас – поражение царизма в данной войне. Ибо царизм во сто раз хуже кайзеризма. Не саботаж войны, а борьба с шовинизмом и устремление всей пропаганды и агитации на международное сплочение… пролетариата в целях гражданской войны” (40, с. 55); “революционный класс в реакционной войне не может не желать поражения своему правительству. Это – аксиома” (46, с. 169); “Ненависть к “врагу” – чувство, разжигаемое специально буржуазией…, Ненависть к своему правительству и своей буржуазии – чувство всех сознательных рабочих…” (46, с. 172-173).

Но надо было не только агитировать за поражение своих наций, но и как-то объяснить, почему необходимо такое поражение.

“Царская монархия в России ведёт грабительскую войну, стремясь к захвату Галиции, к отнятию земель у Турции, к порабощению Персии, Монголии и т. д.”, а “Германия ведёт войну за грабёж колоний Англии, Бельгии, Франции” (47, с. 182).

Разумеется, Ленину безразлично, что существует разница между стремлением грабить колонии и стремлением освободить исконно принадлежащие отечеству земли и народы, и что Галиция – исконно русская территория. Что же касается “отбирания земель”, то их у Турции действительно отобрали, но только Россия к этому не имела никакого отношения. Что есть порабощение на самом деле, скорее всего было самому Ленину было малоинтересно.

Идея превращения мировой войны наций в гражданскую войну классов стала навязчивой идеей Ленина, которой он жил все годы войны и которую он провозгласил в так называемых “Апрельских тезисах” как программу партии, едва приехав в революционную Россию 1917 года. Здесь же мы приводим его высказывания времён иммиграции.

“Направление работы… в духе превращения национальной войны в гражданскую – вот вся суть” (40, с. 55); “пролетарский лозунг должен быть: гражданская война” (40, с. 56); “… для нас, русских с.-д., не может подлежать сомнению, что с точки зрения рабочего класса и трудящихся масс всех народов России наименьшим злом было бы поражение царской монархии, самого реакционного и варварского правительства, угнетающего наибольшее количество наций и наибольшую массу населения Европы и Азии” (41, с. 65); “Кто хочет прочного и демократического мира, тот должен быть за гражданскую войну против правительств и буржуазии” (48, с. 206).

Но не всякая война была Ленину антипатична. Некоторые войны он считал вполне допустимыми.

“Для торжества современной цивилизации, для полного расцвета капитализма, для вовлечения всего народа, всей наций в капитализм – вот для чего послужили национальные войны, войны начала капитализма” (39, с. 50).

А вот что было, к примеру, написано им в соавторстве с Зиновьевым (Радомысльским) в августе 1915, когда Россия терпела крупные поражения на фронте, и что показывает, до какой степени авторы – негодяи:

“…если бы завтра… Персия или Китай объявили войну России.., это была бы “справедливая”, “оборонительная” войны, независимо от того, кто первый напал, и всякий социалист сочувствовал бы победе угнетаемых, зависимых, неполноправных государств против угнетательских, рабовладельческих, грабительских “великих” держав” (48 с. 194).

Или та же тема в ленинской работе, написанной несколько ранее:

“… Индия и Китай ещё не сложились в национальные государства. Если бы Китаю пришлось для этого вести наступательную войну, … объективно это была бы прогрессивная война. Точно так же в 1848 г. Маркс мог проповедовать наступательную войну против России” (39, с. 51).

Но уж совершенной отсебятиной выглядит появившаяся в ленинский работах начала европейской войны тезис о так называемых Соединённых штатах Европы, который, впрочем, был вскоре отставлен и забыт по причине полнейшего саморазоблачения своих приверженцев. И все-таки, сначала пропагандировались СШЕ:

“Ближайшим политическим лозунгом с.-д. Европы должно быть образование республиканских Соединённых Штатов Европы” (41, с. 65), затем эта идея столь же убедительно опровергалась: “Соединённые штаты мира (а не Европы) являются той государственной формой объединения и свободы наций, которую мы связываем с социализмом – пока полная победа коммунизма не приведёт к окончательному исчезновению всякого, в том числе и демократического, государства” (49, с. 232).

“Насчёт национализма вполне с Вами согласен, что надо этим заняться посурьёзнее. У нас один чудесный грузин засел и пишет для “Просвещения” большую статью, собрав все австрийские и пр. материалы. Мы на это наляжем... У нас и на Кавказе с. - д. Грузины + армяне + татары + русские работали вместе, в е д и н о й с.д. организации больше десяти лет. Это не фраза, а пролетарское решение национального вопроса. Единственное решение. Так было и в Риге: русские + латыши + литовцы; отделялись лишь сепаратисты - Бунд. Тоже в Варшаве” (12, с. 328).

Мы ещё займёмся тем, что получилось в результате камеральной работы “чудесного грузина” над изучением национализма в венских библиотеках. Пока для нас важно, что Ленин в качестве партийного вождя радикальной социал-демократии практически был несведущ в национальном вопросе, что превращает его в некомпетентное лицо, но важно, что среди своих он этого обстоятельства не скрывал, что выгодно характеризует его как человека. Среди его работ можно обнаружить, тем не менее, ряд весьма правильных мыслей. Например, в отношении “ассимиляции наций”:

“тенденция к ассимилированию наций” “составляет один из величайших двигателей, превращающих капитализм в социализм” (30, с. 140); “Кто не погряз в националистических предрассудках, тот не может не видеть в этом процессе ассимиляции наций капитализмом величайшего исторического прогресса, разрушения национальной заскорузлости различных медвежьих углов- особенно в отсталых странах вроде России” (30, с. 141).

Но правильные суждения в статьях Ленина оказываются редким, единичным исключением. Он партийный публицист и всегда отстаивает узко-партийные задачи, нисколько не заботясь о том, чтобы в политических требованиях опираться на точные, научные дефиниции. Отсюда его утверждения, что РСДРП является “представителем великодержавной нации крайнего востока Европы и доброй доли Азии…” (43, с. 80), что “…в программе с.-д. центральным местом должно быть… разделение наций на угнетающие и угнетённые, которое составляет суть империализма…” (51, с. 324), что “…социалисты угнетённых наций должны в особенности отстаивать и проводить в жизнь полное и безусловное, в том числе организационное, единство рабочих угнетённой нации с рабочими угнетающей нации” (52, с. 41).

Опровергать подобные несуразности нет необходимости, их фактически опроверг мерный ход русской и мировой истории. Что касается ленинских умозаключений, то они принадлежат своему времени, и современному читателю могут лишь передать аромат эпохи, дать пищу для того, чтобы понять её.

Прежде всего, что же фактически имел в виду Ленин, произнося слово “нация” и производные от него слова? После тщательного изучения его публицистики, ответ на этот вопрос сводится к следующему. Ленин применял иностранное и редкое в начале столетие для русского языка слово “нация” в его буквальном значении, которое при точном переводе с английского означало “народ”. Поэтому все производные термины, вроде национальный или национализм, в действительности применяются Лениным не в смысле “национальный”, а в смысле “народный”. Не к стиранию граней между нациями призывал наш автор, а к стиранию этнических перегородок внутри одной нации. Отрицательно толкуя “национализм”, Ленин в действительности выражал критику таких общественных явлений, которые в современном русском языке именуются иначе – этно-шовинизм, этно-сепаратизм. Когда он клеймит национализм “низкопробным, тупым и реакционным”, он имеет в виду не национализм, как таковой, а его противоположность - этницизм.

Что же касается ленинского интернационализма, то в современном понимании речь идёт как раз о национализме, о солидарной жизни многих народов внутри одной нации, о мировоззрении и чувстве, неразрывно сплачивающих жителей одного государства.

Но на субъективном уровне Ленин так и не понял, что население государства представляет собой не сумму различных народов, которые в процессе развития и состоявшихся в прошлом событий оказались подданными или гражданами одного государства, а самостоятельную политическую общность, то есть нацию.

Можно предположить, что Ленин, находясь в иммиграции, в целях элементарного удобства думал, скорее всего, не по-русски, а по-немецки. Поэтому, подобно современным культуртрегерам, внедряющим в русский язык англицизмы, он не стал переводить на русский слово “нация”, а применял его без перевода. Оказалось, что безобидная на первый взгляд подмена одного русского слова одним иностранным сыграла в истории XX века злую шутку. Ошибся автор, что исказило до неузнаваемости первоначальный смысл его работ. Ошиблась та политическая группировка, которая превратила публицистику этого автора в символ веры и основу политической, а затем и государственной практики. Она обрушивалась на процессы, которые в действительности надо было защищать. В конечном счёте, однако, пострадали миллионы, ставшие и орудием и жертвой политики, теоретик которой допустил небрежность в грамматике.

Что же касается Ленина, то среди его многочисленных статей, которые мы разбираем, встречаются и верные мысли, которые свидетельствуют: он понимал историческую тенденцию, но делал из анализа происходивших процессов неправильных выводов.

“Как вы не хотите понять той психологии, которая особенно важна в национальном вопросе и которая при малейшем принуждении поганит, пакостит, сводит на нет бесспорное прогрессивное значение централизации, больших государств, единого языка?? Но ещё важнее экономика, чем психология; в России уже есть капиталистическая экономика, делающая русский язык необходимым. И Вы не верите в силу экономики и хотите костылями полицейской швали подкрепить экономику?? Неужели Вы не видите, что этим Вы уродуете экономику, тормозите её??...” (24, с. 89).

“Чем ближе демократический строй государства к полной свободе отделения, тем реже и слабее будут на практике стремления к отделению, ибо выгоды крупных государств с точки зрения экономического прогресса и с точки зрения интересов массы несомненны, причём они всё возрастают с ростом капитализма. Признание самоопределения не равносильно признанию федерации, как принципа” (52, с. 39-40).

“Конечно, для марксиста, при прочих равных условиях, всегда предпочтительнее крупные государства, чем мелкие” (28, с. 120).

“…пока и поскольку разные нации составляют единое государство, марксисты ни в каком случае не будут проповедовать ни федеративного принципа, ни децентрализации. Централизованное крупное государство есть громадный исторический шаг вперёд от средневековой раздробленности к будущему социалистическому единству всего мира, и иначе как через такое государство (неразрывно связанное с капитализмом) нет и быть не может пути к социализму” (30, с. 154).

“Разумеется, право на самоопределение одно дело, а целесообразность самоопределения, отделения той или иной нации в том или ином случае – другое дело. Это азбука… долг демократа проповедовать массам – особенно великорусским – важное значение этого права, его насущность…” (26, с. 109).

Даже во фразе, переполненной бредом о свободе отделения и о борьбе классов, есть проблеск здравого смысла:

“Целью социализма является не только уничтожение раздробленности человечества на мелкие государства и всякой обособленности наций, не только сближение наций, но и слияние их... Подобно тому, как человечество может придти к уничтожению классов лишь через переходный период диктатуры угнетённого класса, подобно этому и к неизбежному слиянию наций человечество может придти лишь через переходный период полного освобождения всех угнетённых наций, т.е. их свободы отделения” (52, с. 40).

Имея столь очевидные теоретические противоречия, одновременно произносимые многочисленные утверждения, опровергающие одно другое, разве не приходишь к выводу, что не к противникам Ленина, а как раз к нему самому и его единомышленникам относится следующая его фраза, которую он, разумеется, адресовал своим врагам?

“Политическая невоспитанность россиян сказывается, между прочим, в неумении искать точных доказательств по спорным и важным историческим вопросам, в наивном доверии к восклицаниям и выкрикам, к заверениям и клятвам заинтересованных лиц” (16, с. 493).

При этом он отрицает за нацией расовую или племенную общность. Утверждает, что современные ему итальянская и французская нации сложились из “людей различных рас и племён”, включая в состав итальянцев как нации римлян, германцев, этрусков, греков, арабов, а в состав французов – галлов, бриттов, германцев, римлян (55, с. 293). И тут же по отношению к России и Австрии – “никто их не называет нациями” (55, с. 293). Весьма убедительная аргументация – раз “никто”, значит и не нации.

Из полемики Сталина с актуальными для своего времени работами О. Бауэра и Р. Шпрингера следовало, что в принятой им терминологии нация означала категорию историческую, а племя - этнографическую (55, с. 301). Пользовавшийся при написании брошюры немецкими источниками, но не зная немецкого и плохо зная русский язык, Сталин применял термины как переводные кальки. Отнюдь не случайно, например, что в его работе не встречается понятие “народ”, а русское “народ” по сути дела переводится им как немецкая “нация”.

Дальше больше. Изобретаются две схемы. Одна для Западной Европы. Там, благодаря “победоносному шествию над феодальной раздробленностью капитализма”, образование наций “вместе с тем” означало их “превращение в самостоятельные национальные государства”. “Английская, французская и прочие нации являются в то же время английскими и пр. государствами” (55, с. 303). Это мнение повторяет через год и Ленин:

“В Западной, континентальной, Европе эпоха буржуазно-демократических революций охватывает … определённый промежуток времени, примерно с 1789 по 1871 год. Как раз эта эпоха была эпохой национальных движений и создания национальных государств. По окончании этой эпохи Западная Европа превратилась в сложившуюся систему буржуазных государств, по общему правилу при этом национально-единых государств” (36, с. 435-436); “В большинстве западных стран он (национальный вопрос) давным-давно решен” (36, с. 435).

Другая схема выдумывается Сталиным для Восточной Европы. Здесь, якобы, “сложились междунациональные государства”, “состоящие из нескольких национальностей” – Австро-Венгрия и Россия. В Австрии роль объединителей “оказалась” у немцев, в Венгрии – у мадьяр, в России – у великороссов. У последних “исторически сложилась сильная и организованная дворянская военная бюрократия” (55, 303-304). “Развитому и “победоносному” капитализму Восток противопоставил “неликвидированный феодализм”, который “оттёр” на задний план “национальности, не успевшие консолидироваться экономически в целостные нации”. Значит, заметим, если не успели в калашный ряд, но “хочут”, стало быть и право такое имеют.

Приведённые рассуждения не только антиисторичны, но и предельно абсурдны. Сталин “не замечает”, что “неликвидированный феодализм” в Австрии отчасти и в России окончательно покончил с феодальной раздробленностью за несколько веков до того, как “победоносный капитализм” стал бороться с западноевропейской раздробленностью. Получается, что развитие капитализма в западных государствах, подавляя “национальные чувства и национальные идеи” кельтов и шотландцев в Англии, гасконцев, корсиканцев и нормандцев во Франции, является прогрессивным процессом, а развитие капитализма в восточных государствах реакционно лишь потому, что их “руководящие слои” противодействуют “национальным чувствам и идеям” чехов и поляков в Австрии, хорватов в Венгрии, латышам, литовцам, украинцам, грузинам, армянам и пр. в России.

Десятки наций, живущие на западе Европы, остаются для Сталина племенами, недостойными обрести “национальные государства”, когда как десяткам восточных племён присваивается звание наций (“проснувшиеся нации Востока”), которые прямо-таки обязаны обрести собственную государственность. Капитализм на Западе должен закономерно консолидировать государства, а на Востоке, наоборот, не менее закономерно раздробить их на первичные, зачастую никогда не существовавшие элементы в форме неких “национальных государств”.

Как и в коммунистической публицистике времён европейской революции 1848-49 годов, у Сталина возникает, применительно к европейскому Востоку, деление наций на угнетённые и господствующие. Известно, что Маркс и Энгельс в многочисленных статьях этого периода исходили желчью, проклиная реакционные славянские нации чехов, словаков, хорватов и, конечно же, русских. В чём состояла причина зоологической ненависти “основоположников”? Ленинские объяснения достаточно откровенны, хотя и примитивны:

Почему объединение Германии необходимо, а для России необходимо разъединение, у Ленина и Сталина такого вопроса нет и в помине, как и ответа на него. А ведь объединенная Германия (Германская империя) населена не одним, а множеством различных народов, которых “немцами” можно назвать достаточно условно. Между тевтонами и баварцами, гольштинцами и эльзасцами нет или почти нет ничего общего, в том числе нет ни общей истории, ни общего языка. В отличие от исторической общности русских, говорящих на одном языке, хотя и имеющем разные наречия и говоры, и живущих на пространстве одиннадцати часовых поясов от Галиции до Приморья, от Кубани и Дона до Поморья и Урала, от Заполярья до Семиречья.

Хорошо известно, между прочим, какую угрозу именно России представлял венгерский мятеж 1849 года. Если бы венграм удалось разбить австрийские войска, занять Вену, свергнуть немецкое доминирование и установить своё господство в Австрийской Империи, то вся русофобствующая европейская сволочь использовала бы тогда её как базу для нападения прежде всего на русскую Польшу, спровоцировав там антирусский мятеж шляхты. Тогда уже в 1850 г. объединённая Европа, ненавидящая Россию, вторглась бы в русские пределы, возглавляемая президентом Франции Луи Бонапартом и революционным вождём венгров Кошутом.

Осуществив стремительное вторжение в земли Австрии, контролируемые венгерскими мятежниками, заставив их капитулировать, Николай I обеспечил русские интересы и на четыре года оттянул нападение агрессивной Европы на Россию, развязавшей войну, которую называют Восточной или Крымской. Понятно, почему народы Европы, которые с симпатией относились к России, для Маркса и Энгельса были “реакционными”, а ненавидящие Россию, вроде немцев, мадьяр и поляков – “революционными”. Но у Ленина и Сталина, которые ссылаются на Маркса, иная логика.

Явление общественной жизни, которое социал-демократия называла “национализмом”, а в действительности бывшее по своей природе этно-сепаратизмом, нуждалось в истолковании. При этом было очевидно, что классовая борьба, на которой паразитировал марксизм, получила в этом явлении сильного конкурента. Сталин достаточно откровенно излагает в брошюре возникший конфликт.

“…национальная борьба в условиях подымающегося капитализма является борьбой буржуазных классов между собой” (55, с. 308); “…она отвлекает внимание широких слоёв от вопросов социальных, вопросов классовой борьбы – в сторону вопросов национальных, вопросов “общих” для пролетариата и буржуазии” (55, с. 309); “тем самым ставится серьёзная преграда делу объединения рабочих всех национальностей” (там же).

Особые отношения у РСДРП к дуалистической Австро-Венгрией. Она враг России и, следовательно, может быть союзником её врагов, то есть социал-демократов. Потому “Россия и Австрия стоят перед совершенно различными очередными задачами, ввиду чего и метод решения национального вопроса диктуется различный” (55, с. 318). И идея “культурно-национальной автономии”, усиленно разрабатывавшаяся в Австро-Венгрии, оценивается двойственно – исходя из принципа “нельзя не сознаться, но и нельзя не признаться”. В Австро-Венгрии главный вопрос – национальный, в России – аграрный.

Еврейский рабочий союз “Бунд”, построенный по этническому принципу, безусловно покушается на неэтническое единство рабочего движения в России, которое должно быть, во-первых, интернациональным, во-вторых, возглавляться РСДРП. Отсюда сдержанная критика Бунда, так как критиковать евреев, невзирая на лица, тактически небезопасно. Можно “перегнуть палку” и оказаться среди “обывателей”, уклоняющихся “в сторону антисемитизма” (55, с. 291). Потому программное требование Бунда организовать еврейских рабочих в отдельную автономную партию, а еврейство в России – в особую “национальную” общину со всеми еврейскими претензиями на исключительность именуется всего лишь “курьёзной” (55, с. 336). Правда, при этом делается уточнение, что Бунд “ничем не отличается от буржуазных националистов” (55, с. 341).

Отдельная проблема для РСДРП – Кавказ. Множество народов, конфессий, этнических и социальных противоречий. Клубок проблем. Как быть? “Национальная” автономия исключена, интернационализм очевидно преждевременен. Появляется специфическая модель - “национальный вопрос на Кавказе может быть разрешён лишь в духе вовлечения запоздалых наций и народностей в общее русло высшей культуры” (55, с. 351). Но эта схема необходима не сама по себе, а чтобы перейти к России в целом.

Каково же “положительное решение национального вопроса в России”? Отдавая дань общепартийной риторике и прямо не формулируя ответа, Сталин, ограничивается только перечислением условий решения национального вопроса, к которым он относит - полную демократизацию страны, право самоопределения, областную автономия таких определившихся единиц, как Польша, Литва, Украина, Кавказ и т.п., национальное равноправие во всех его видах, интернациональное сплочение рабочих. (55, с. 360-367).

Отметим, что даже при беглом сравнении сталинской брошюры и ленинских статей между ними обнаруживаются некоторые заметные отличия. Три из них заслуживают внимания. Сталин уклонился в 1913 году от пропаганды безоговорочного права для всех “наций” России на политическое отделение, заменив его мягким тезисом “областной автономии”. В брошюре вообще отсутствуют упоминания о “немыслимом” угнетении инородцев великорусами, без которых не обходится ни одна статья Ленина по национальному вопросу. Наконец, Сталин, кавказец, знающий реальный уровень культурного развития горских племён, с откровенной иронией воспринимает право таких народов на сохранение “самобытности”, видя в этом консервацию бытового мракобесия и экономической отсталости.

Понятие нация, используемое Сталиным, имеет в виду в действительности не историко-политическую, а этническую общность, то есть народ. Отнюдь не случайно в этом определении отсутствует такой важный фактор, отличающий парод от нации, как создание нацией государства или, что более точно в историческом контексте – создание государством нации. Ведь право на “самоопределение”, право на “собственное государство” предполагает, что большая часть наций “исторически складывается”, абстрагируясь от развития государства, а современное государство – продукт “исторического развития”, которое никакого отношения к созданию наций не имеет.

В марте 1929 года Сталин в статье “Национальный вопрос и ленинизм”, которая была написана в форме ответа на письмо “товарищей”, счёл необходимым подчеркнуть, что предложение последних добавить к четырём признакам нации пятый – наличие “своего собственного обособленного национального государства”, - “глубоко ошибочна” (56, с. 4-5). Ошибочность такой “схемы” объяснялась предельно просто. Тогда бы:

“пришлось признать нациями только такие нации, которые имеют своё собственное, отдельное от других, государство, а все угнетённые нации, лишённые самостоятельной государственности, пришлось бы вычеркнуть из разряда наций, причём борьбу угнетённых наций против национального гнёта, борьбу колониальных народов против империализма пришлось бы изъять из понятия “национальное движение”, “национально-освободительное движение” (там же).

Но этого мало. При такой “схеме”, пояснял Сталин, пришлось бы утверждать, что:

“украинцы не были нацией, когда Украина входила в состав царской России, они стали нацией лишь после отделения от Советской России при Центральной раде и гетмане Скоропадском, но они вновь перестали быть нацией после того, как объединили свою Украинскую Советскую республику с другими Советскими республиками в Союз Советских Социалистических Республик” (там же).

Новым словом в “марксистской теории нации”, которая тут же была объявлена “единственно правильной теорией”, состояла в том, что Сталин привёл новую их классификацию, согласно которой современные нации могут быть либо “буржуазными”, либо “социалистическими”, “советскими”. Единство первых обусловлено:

“расширением территории своей нации путём захвата чужих национальных территорий; недоверием и ненавистью к чужим нациям; подавлением национальные меньшинства; единым фронтом с империализмом” (56, с. 6-7).

Такие нации должны “сойти со сцены” “с падением капитализма”. Что касается “новых наций”, то их “скрепляет и ими руководит” “рабочий класс и интернационалистская партия”. Сталин приводит характеристику духовного и социально-политического облика этих наций:

“союз рабочего класса и трудового крестьянства внутри нации для ликвидации остатков капитализма во имя победоносного строительства социализма; уничтожение остатков национального гнёта во имя равноправия и свободного развития наций и национальных меньшинств; уничтожение остатков национализма во имя установления дружбы между народами и утверждения интернационализма; единый фронт со всеми угнетёнными и неполноправными нациями в борьбе против политики захватов и захватнических войн, в борьбе против империализма” (56, с. 7).

Когда Сталин произносит термин “социалистическая нация” применительно к Советскому Союзу, он эти “нации” перечисляет – русская, украинская, белорусская, татарская, башкирская, узбекская, казахская, азербайджанская, грузинская, армянская и другие” (там же, с. 8). Это важно, поскольку далее в статье описывается, какую политику по национальному вопросу осуществляет и будет продолжать осуществлять компартия, которая

“сочла необходимым помочь возрождённым нациям нашей страны – встать на ноги во весь рост, оживить и развить свою национальную культуру, развернуть школы, театры и другие культурные учреждения на родном языке, национализировать, т. е. сделать национальными по составу, партийный, профсоюзный, кооперативный, государственный, хозяйственный аппараты, выращивать свои, национальные партийные и советские кадры и обуздать все те элементы, - правда, немногочисленные, - которые пытаются тормозить подобную политику партии” (56, с. 18).

Таким образом, удивляться надо не тому, что СССР в результате господства изложенной теории и осуществляемой стратегии режима “коммунистической партии” политически прекратил существование, а то, что этот процесс неизбежного и закономерного (в этих условиях) разложения и гибели затянулся на целых 60 лет.

То, что происходит в России в настоящее время – очередная, третья по счёту революция. Её можно назвать революцией мещанской, городской, буржуазной. Задача этой революции, как и всех предыдущих в России, состоит в том, чтобы освободить русский потенциал для нового рывка вперёд. Теперь это очевидно даже для слепых.

Но природа любой революции противоречива. Являясь бескомпромиссной борьбой старого с новым, она сравнима с тяжелой формой болезни, которая может закончиться как выздоровлением, обретением здоровья, умножением сил, так и усугублением болезни, даже “смертью”. С одной стороны, революция высвобождает сконцентрированную в человеческой массе колоссальную энергию, которую Л. Гумилёв именовал пассионарностью, но вместе с тем - и энергию разрушения, деструкции, которая до поры до времени накапливается в недрах конкретного общества. Революция, как и тяжелая болезнь организма, – смертельный риск для страны, государства, населения. Кроме того, любая революция как правило сопровождается не только гражданскими войнами, но и войнами внешними, ибо революция не может не быть агрессивной. Стоит революции перейти к обороне, как она обречена на поражение.

Вместе с тем у революций, по крайней мере русских, есть и оборотная сторона. Дворянская революция Петра породила сепаратизм украинской казачьей старшины и предательство Мазепы. Крестьянская революция первой трети XX столетия сопровождалась сепаратизмом многих малых народов России в Прибалтике, в Малороссии, в Закавказье. Современная мещанская революция также сопровождается проявлениями сепаратизма, внешне являясь подобием того, что происходило в области национально-государственных отношений во времена крестьянской революции первой трети XX века. Дело, таким образом, заключается не в формах, приобретаемых революциями, и даже в не в том, где они происходят, а в природе её механизма. Чтобы революция выполнила свою созидательную задачу, чтобы стать лекарством, а не ядом, она должна преодолеть любую болезнь, которая сопровождает революцию, будь то сепаратизм, этноэгоцентризм или этношовинизм.

Идеи, которые исповедывал Ленин до того, как революция стала свершившимся фактом, а сам он из публициста-оппозиционера превратился в главу правительства, были им самим отвернуты, стоило только абстрактным доктринам вступить в противоречие с объективной логикой событий. Если в 1917 и отчасти 1918 годах Ленин принимал очевидно безумные, доктринальные решения, в качестве главы правительства раздавая направо и налево суверенитеты отдельный частям России, что соответствовало его дореволюционным представлениям, то уже в 1920 году возглавляемый им “красный” режим направил армии государства и энергию власти на воссоздание империи. И хотя риторика оставалась интернационалистской, Красная армия успешно штурмовала Бухару и шла походом, правда неудачно закончившимся, на Варшаву. Практика русской крестьянской революции опровергала как марксистские абстракции, так и социал-демократизм, которые являлись в теоретическом отношении результатом анализа одного только европейского развития и реакцией на него.

К примеру, Русь времён Рюриковичей, существовавшая до татаро-монгольского нашествия более чем 400 лет, для Маркса – “сколоченная ими нескладная, громоздкая и скороспелая империя”. Возвышение Москвы обуславливается “постыдной борьбой московской линии князей” за обладание “титулом великого князя”, поднимавшегося “благодаря татарскому игу”. В отношении политики Ивана Калиты: “играл роль гнусного орудия хана”, “втёрся в доверие хана”, “цинично угодничал”, “униженно сватался к монгольским княжнам”, “прикидывался преданным интересам хана”, “подло клеветал”, “совмещал в себе роль татарского палача, льстеца и старшего раба”, перенёс резиденцию главы русской церкви в Москву “при помощи подкупа”. При этом, оказывается, Иван “постоянно подкупал хана и его вельмож”, “превратил хана в орудие, посредством которого избавился от наиболее опасных соперников и устранил всякие препятствия со своего пути к узурпации власти”, словно господство монгольской орды над Русью не было режимом оккупации. Маркс отрицательно характеризует Калиту за то, что он “именно деньгами, а не мечом проложил себе путь” к основанию “московитской державы”.

В ещё большей степени неприязнь к России проявляется у Маркса, когда он переходит к Ивану III. Несмотря на то, что его правление было начато в форме “данника татар”, противостояния удельных князей, оспаривавших власть великого князя, а “Польско-Литовское государство стремилось завоевать Московию”, а конец правления характеризуется “независимостью трона”, у ног которого оказались “Казань, обломки Золотой Орды, Новгород и другие русские республики, а Литва лишена ряда своих владений”, тем не менее Иван III для Маркса, не без удовольствия ссылающегося на неназванных “русских историков”– “заведомый трус”. В чём же усматривается “трусость” – в том, оказывается, что “Иван освободил Московию от татарского ига не одним смелым ударом, а в результате почти двадцатилетнего упорного труда”, “могущество было им не завоёвано, а украдено”, “он не выбил врага из его крепости, а хитростью заставил его уйти оттуда”. Столь же неприглядно описывается борьба Ивана III с удельными республиками и с Литвой, и особенно – эпоха Петра I, “превращение Московии в Россию”, “в главенствующую морскую державу на Балтийском море”. Разве Англия, вопрошает Маркс, “не должна была служить главной опорой или главной помехой планам Петра Великого и не должна была оказать решающее влияние на события во время затяжной борьбы не на жизнь, а на смерть между Швецией и Россией?”. И так далее в том же духе…

В 1870 году, в связи с франко-прусской войной, Маркс в “Первом воззвании Международного товарищества рабочих” обращает внимание на “мрачную фигуру России”, на то, что

“московитское правительство закончило постройку важных для него в стратегическом отношении железных дорог и уже сосредотачивает войска в направлении к Пруту” (Соч., т. 17, с. 4), а во “Втором воззвании” об этой войне он потешается над “немецкими патриотами”, приходящими в “показную ярость при виде французских крепостей Меца и Страсбурга”, но не находящих ничего плохого “в обширной системе московитских укреплений Варшавы, Модлина и Ивангорода”.

Тогдашние отношения между Пруссией и Россией Маркс характеризовал применительно к немцам как “позор царской опеки”. Русские газеты для Маркса – “московитские газеты”, русская внешняя политика – “завоевательная политика” (Соч., т. 17, с 278, 279). Никто из русских общественных деятелей не вызывал в “основоположниках” положительных эмоций, тем более, если им не приходило в голову испытывать восхищение перед “величием” созданного ими учения. Герцен для Энгельса “панславистский беллетрист, которого раздули в революционера”. О том, что “крепостные крестьяне в его имениях не ведают частной собственности на землю”, если верить Энгельсу, Герцен узнал из “Этюдов о России” немца Гакстгаузена, опубликованных в Ганновере в 1847 году. Почему в работах Чернышевского можно найти “слабые места и ограниченность кругозора”? Вследствие интеллектуального барьера, отделявшего Россию от Западной Европы. Потому-то “этот великий мыслитель” “никогда не знал произведений Маркса”, что он “находился среди якутов”.

Вернёмся в наши дни. Начатая как “перестройка”, русская мещанская революция, спровоцированная псевдо-коммунистическим, до предела разложившимся режимом, на первых порах осуществлялась под знаменами либерализма. Абсолютные права абстрактной, ни от кого не зависимой и никому не подконтрольной личности. Всевластие в экономике свободных рыночных сил. Право народов на самоопределение вплоть до политического отделения. Призыв ко всем этно-шовинистам и сепаратистам, существующим в России, глотать столько сепаратизма, столько власти, столько полномочий, сколько они в состоянии переварить.

Институты власти, как и после февраля 1917 года, оказались в руках шайки предателей, казнокрадов, вредителей, негодяев. Разумеется, всё, на что они способны, это государственная измена, расхищение собственности, принятие некомпетентных и вздорных решений. Проблема, перед которой ход событий поставил русское общество, заключается в том, удастся ли его движущим силам овладеть революционной стихией и направить потенциал революции на создание русского национального государства, на возрождение имперской целостности, на утверждение в обществе традиционного русского мировоззрения и русской культуры.

И всё-таки завершим мы своё исследование когда-то знаменитой ленинской фразой, с которой, если её правильно прочитать, нельзя не согласиться.

“Люди всегда были и всегда будут глупенькими жертвами обмана и самообмана в политике, пока они не научатся за любыми нравственными, религиозными, политическими, социальными фразами, заявлениями, обещаниями разыскивать интересы тех или иных классов. Сторонники реформ и улучшений всегда будут одурачиваемы защитниками старого, пока не поймут, что всякое старое учреждением, как бы дико и гнило оно ни казалось, держится силами тех или иных господствующих классов. А чтобы сломить сопротивление этих классов, есть только одно средство: найти в самом окружающем нас обществе, просветить и организовать для борьбы такие силы, которые могут - и по своему общественному положению должны - составить силу, способную смести старое и создать новое” (13, с. 535).

Библиография (приводится полностью):

1.“На дорогу”: “Социал-демократ” 10.02.09, (здесь и далее СС, изд. 3, 1936) т. 14:

2.“Поездка царя в Европу и некоторых депутатов черносотенной Думы в Англию”: “Пролетарий”, 24.07.09, т. 14:

3.“Поход на Финляндию”: “Социал-Демократ”, 9.05.10, 1936, т. 14:

4.“Заметки публициста”: 19.03-7.07.10, “Дискуссионный листок”, №№ 1 и 2, том 14:

5.“Демократия и народничество в Китае”: 28.07.12, “Невская Звезда” № 17, т. 16:

6.“Позорная резолюция”: “Правда”, № 146, 31.10.12, т. 16:

7.“Новая глава всемирной истории”: “Правда”, № 151, 6.11.12, т. 16:

8.“Кадеты и националисты”: “Правда”, № 151, 6.10.12, т. 16:

9.“Социальное значение сербско-болгарских побед”: “Правда”, № 162, 20.11.12, том 16:

10.“К вопросу о некоторых выступлениях рабочих депутатов”: Не публиковалось, т. 16:

11.“В мире Азефов”: “Правда”, № 20, 7.02.13, т. 16:

13.“Три источника и три составные части марксизма”: “Просвещение”, № 3, март 1913, т. 16:

14.“Веховцы и национализм. Библиографическая заметка”: “Просвещение” № 4, апрель 1913, т. 16:

15.“Рабочий класс и национальный вопрос”, “Правда” № 106, 23.05.13, т. 16:

16.“Заметки публициста”: “Социал-Демократ” № 31, 28.06.13, т. 16:

17.“Тезисы по национальному вопросу”: июль 1913, напечатано в 1925, т. 16:

19.“Национализация еврейской школы”: “Северная Правда” № 14, 31.08.13, т. 16:

20.“Либералы и демократы в вопросе о языках”: “Северная правда” № 29, 18.09.13, т. 16:

21.“Как епископ Никон защищает украинцев?”: “Правда Труда” № 3, 26.09.13, т. 16:

22.“Резолюции летнего 1913 года совещания Ц.К.Р.С.-Д.Р.П. с партийными работниками”: Напечатано в брошюре, т. 17:

23.“Проект платформы к IV съезду социал-демократии Латышского края”; опубликовано на латышском яз. 10.11.13, т. 17:

24.“Письмо С. Г. Шаумяну”: от 6.12.13, напечатано в 1922 в “Красной Летописи” № 2-3, т. 17:

25.“О “культурно-национальной” автономии”, “За Правду”, № 46, 11.12.13, том 17:

26.“Кадеты и “право народов на самоопределение”, “Пролетарская Правда” № 4, 24.12.13, том 17:

27.“Национальный состав учащихся в русской школе”, “Пролетарская Правда” № 7 27.12.13, том 17:

28.“О национальной программе Р.С.-Д.Р.П.”, “Социал-Демократ” № 32, 28.12.13, 3 том 17:

29.“Еще о разделении школьного дела по национальностям” , “Пролетарская Правда” № 9, 30.12.13, том 17:

30.“Критические заметки по национальному вопросу”, напечатано в окт.-дек.1913 в журнале “Просвещение” № 10,11,12, том 17:

31.“Нужен ли обязательный государственный язык”. “Пролетарская Правда” № 14, 31.01.14, том 17:

32.“К истории национальной программы в Австрии и в России”. “Путь Правды” № 13, 18.02.14, том 17:

33. “Ещё о “национализме”. “Путь Правды” № 17, 05.03.14, том 17:

34“Национальное равноправие”. “Путь Правды” № 62, 29.04.14, том 17:

35.“Законопроект о национальном равноправии, внесённый в IV Думу Р.С.-Д.Р. фракцией”. “Путь Правды” № 48, 10.04.14, том 17:

36.“О праве наций на самоопределение” февраль 1914, журн. “Просвещение” № 4, 5 и 6, том 17:

38.“Задачи революционной социал-демократии в европейской войне”. Не публиковалась., том 18:

39.“Реферат на тему: “Пролетариат и война” 1 октября 1914 г.”, “Голос”, 25 и 27.10.14 г, том 18:

40.“Письмо Шляпникову от 17.10.14”, “Ленинский сборник”, 2, 1924 г., том 18:

41.“Война и российская социал-демократия”, октябрь 1914, “Социал-Демократ”, 1.11.14, том 18:

42.“Положение и задачи социалистического Интернационала”, “Социал-Демократ” 1.11.14, том 18:

43.“О национальной гордости великороссов”, “Социал-Демократ” 12.12.14 г. , том 18:

44.“Русские Зюдекумы”, “Социал-Демократ”, 1.02.15, том 18:

45.“Конференция заграничных секций Р.С.-Д. Р. П.”, “Социал-Демократ” 29.03.15, том 18:

46.“О поражении своего правительства в империалистической войне”, “Социал-Демократ”, 26.07.15, том 18:

47.“Воззвание о войне”, “Правда” 21.01.28 г., том 18:

48.“Социализм и война”, август 1915, Совместно с Зиновьевым, Брошюра от 1915 г., том 18:

49.“О лозунге Соединённых Штатов Европы”, “Социал-Демократ”, 23.08.15, том 18:

50.“Крах II Интернационала”, лето 1915, “Коммунист” № 1-2, том 18:

51.“Революционный пролетариат и право наций на самоопределение”, ноябрь 1915, “Ленинский сборник” 6, 1927 г., том 18:

52.“Социалистическая революция и право наций на самоопределение”, март 1916, на русском в “Сборнике Социал-Демократа” № 1, октябрь 1916, том 19:

53.“О “Программе мира”, “Социал-Демократ” 25.03.16, том 19:

54.“Итоги дискуссии о самоопределении”, осень 1916, “Сборник Социал-Демократа”, № 1, октябрь 1916, том 19.

55. И. Сталин, “Марксизм и национальный вопрос”, январь 1913 года, Вена, журнал “Просвещение”, № 3-5, 1913 г., И.В. Сталин, Сочинения, том 2, с. 290-367.

56. И. Сталин, “Национальный вопрос и ленинизм” , 18.03.29 г., И.В. Сталин, Сочинения, том 11, с. 333-355. Приводится по брошюре 1950 г.