Журнал «Золотой Лев» № 109-110 - издание русской
консервативной мысли
Ю.Ю. Болдырев
Политика
и экономика[1]
Сдадим других – сдадимся
сами?
В дискуссии об американской противоракетной обороне и
истинных целях ее развертывания - неожиданный поворот. В качестве одного из
решений, как будто бы снимающих возникшее противостояние между США и Россией,
предложено развертывание элементов этой системы в России.
Резонов сомневаться в возможности и, главное,
целесообразности такого решения, как минимум, два. Первый – формальный. Второй
содержательный. Начнем с первого, как более простого.
Тут же нашедшиеся у нас сторонники совместной с США системы
противоракетной обороны рассуждают так, как будто между нашими странами
заключено какое-либо незыблемое соглашение о стратегическом военном
сотрудничестве и взаимопомощи, чуть ли не на уровне союзнических обязательств
между странами НАТО. Но, напомню, ничего подобного нет и не планируется, и это
существенно. Правда, существенно не настолько, чтобы именно этим аспектом
проблемы анализ ситуации ограничивать, по умолчанию исходя из предположения,
что ценности и интересы у нас с США общие. И здесь переходим ко второму сомнению
– содержательного свойства.
Если исходить из постулата, что мир делится на добрые
мирные демократии и зловредные "террористические режимы", и в этом
единственном вся суть потенциального глобального мирового конфликта, то,
конечно же, главная наша задача – это как можно быстрее и теснее сплотиться с
сообществом "хороших парней" против "плохих". На роль
"плохишей", как известно, теперь назначены
парни иранские. Соответственно, мы должны быть готовы вместе с США сражаться
против Ирана.
Но мир-то на самом деле устроен совсем иначе. Причем, дело
не в каких-либо наших подозрениях на этот счет. Дело в объективных интересах
США, усиливаемых представлением американской политической и экономической элиты
о своей мессианской роли в мире и неоспоримом праве на "глобальное
лидерство", подтверждаемых целой цепью агрессивных действий по отношению к
третьим странам.
Соответственно, легенда подразумевает в качестве цели
развертывания американской ПРО отражение одиночных ракет, выпущенных
"террористическими режимами", надо понимать, выпущенных неспровоцированно.
Но, представим себе, что в момент начала агрессии США против Ирака у Хусейна
уже были бы ракеты, способные достичь территории США, а элементы американской
системы ПРО (или нашей общей с ними системы) уже были бы развернуты на нашей
территории – мы должны были бы помогать уничтожать иракские ракеты? Или
элементы американской ПРО, развернутые на нашей территории, действовали бы
только с нашего согласия и в тех случаях, когда мы считаем это обоснованным и
справедливым?
Развиваем эту идею на перспективу, то есть теперь уже не на
уровне сослагательного наклонения прошедшей истории, а на уровне будущего,
становящегося вполне реальным.
США в оккупированном Ираке продолжают вешать. То есть,
устрашать. Зачем – чтобы умиротворить, чтобы в этом регионе в перспективе было
больше спокойствия и стабильности?
В ближайшее время США проведут в Ираке в каком-либо виде
административные решения и затем законы о передаче месторождений нефти и газа
на 30-50 лет под контроль транснациональных корпораций (см. мою статью
двухнедельной давности "Как предотвратить новую ядерную угрозу?").
Войска США и союзников, конечно, формально будут выведены, полная оккупация
будет прекращена. Но для "защиты законности и порядка", то есть для
обеспечения освященного международным правом выкачивания иракской нефти в интересах
США (режим СРП выводит все спорные вопросы из-под национальной юрисдикции), возможно,
будут созданы какие-либо спецподразделения по обеспечению "энергетической
безопасности", по пресечению "энергетического шантажа" и т.п.
Эти подразделения, которые формально могут называться не американской армией, а
как-нибудь иначе, и которые уже даже на демагогическом уровне не будут
ответственны за демократию в Ираке, жизнь и благополучие его населения, а
решать будут одну единственную задачу – обеспечение контроля над иракскими
энергоресурсами. Когда выгодно – ограничивать их поставку на мировой рынок и
тем тормозить развитие глобальных конкурентов, а когда выгодно иное –
обеспечивать безопасность их добычи и транспортировки. И что дальше - иракский
народ с этим смирится или же будет продолжать наращивать сопротивление?
А рядом – Иран. Если нынешние санкции против него окажутся
недейственными, то уместно предположить, что в обозримом будущем Иран станет
еще более богатой и сильной державой, все-таки создаст ядерное оружие,
разработает и необходимые средства доставки зарядов. Сочтет ли иранское
руководство на каком-то этапе целесообразным оказать Ираку действенную помощь в
его борьбе против США, захвативших его природные ресурсы? Разумеется.
Что в этом случае будут делать США, какое оружие они готовы
будут применить для удержания контроля над чужими природными ресурсами? И что
их может удержать от использования оружия массового уничтожения, кроме возможности
ответного удара? Если американская система ПРО окажется эффективной, удерживать
ничто уже не будет, а мы – Россия - совершенно реально окажемся участником
ядерного конфликта. Причем, не на стороне тех, чьи природные ресурсы берутся
под чужой контроль, но на стороне фактических грабителей. И это соответствует
нашим интересам? Отнюдь. Так, может быть, в этом у нас с США общие ценности?
После Мюнхенской речи нашего президента в какой-то момент
возникло ощущение (или иллюзия?), что во внешней политике России наконец-то
произошел решительный поворот. Утверждалось, что, в отличие от явной и
системной сдачи руководством страны стратегических национальных интересов,
характерной для конца прошлого века, и сдачи оставшихся позиций, правда, уже
бессистемно и более по инерции, что было характерно для начала нынешнего века,
теперь Россия жестко отстаивает свои интересы перед лицом внешних вызовов и
глобальных угроз. Во всяком случае, в этом нас убеждали. Так ли это на деле?
Конечно, некоторые признаки попыток проводить более
национально ориентированную политику налицо. Это и возврат под, хотя и
косвенный, но все же государственный контроль сахалинских месторождений нефти и
газа, и постановка вопроса о возможности аналогичных действий в отношении Харьягинского соглашения о разделе продукции, и
стремительное увеличение военных расходов, без чего, очевидно, никакая более
или менее самостоятельная внешняя политика уже в ближайшее время станет в
принципе невозможна, и реорганизация двух важнейших стратегических отраслей – авиа-
и судостроения, и, наконец, ряд весьма недвусмысленных заявлений на
внешнеполитической арене. Но что дальше? А дальше – продолжающееся подпитывание экономики США ресурсами, искусственно изъятыми
из нашей экономики и социальной сферы; странные, мягко говоря, не вполне
последовательные действия в отношении проекта иранской атомной электростанции,
ставящие для всех, кто еще когда-либо захочет иметь с нами дело, под вопрос
нашу договороспособность; наконец, поддержка в Совете
безопасности санкций против Ирана. Налицо полное следование по самому ключевому
вопросу абсолютно в фарватере политики США – политики по взятию чужих природных
ресурсов под полный собственный контроль. Зачем нам это, ради чего? Что мы, как
страна, от этого выигрываем? Или безопасности в мире от этого станет больше?
Ведь если сейчас поможем США взять под их контроль чужие природные ресурсы,
неужто после этого удержим свои?
Что же касается режима нераспространения ядерного оружия,
как высшей и безусловной ценности, давайте вдумаемся. Не только США, но и
бывшая метрополия – Великобритания – никоим образом не собираются разоружаться.
Напротив, Великобритания собирается реализовывать программу модернизации своего
ядерного арсенала. Но чем бывшая колония хуже? Что это за такое странное международное
право, в соответствии с которым бывшим метрополиям можно, а бывшим их колониям
– нельзя? Или миру христианскому можно то, чего нельзя миру мусульманскому?
Ладно, применительно к Ираку еще можно утверждать, что он
был диктатурой. Но уж в Иране-то подлинного самоуправления, не по европейскому
лекалу, которое лично мне, может быть, и очень даже нравится, но по покрою
собственному, соответствующему традициям и верованиям, демократии как права
народа жить по своему выбору и усмотрению, похоже, не меньше, чем в США или
Англии. И утверждать, что в Иране власть слабая, и потому его ядерное оружие
может оказаться в случайных руках, тоже несерьезно. При таком подходе больше
оснований беспокоиться, например, за Пакистан. Кстати, а разве в Китае в период
обретения им ядерного оружия власть была сильнее и последовательнее, нежели
сейчас в Иране?
Так какие же еще у нас аргументы против Ирана, кроме общего
естественного желания быть выше других и обладать тем, чего у других нет? При
очевидном отсутствии у нас – у клуба ядерных держав - достаточной
ответственности для того, чтобы создать всем, кто ядерного оружия не имеет,
долгосрочные и весомые гарантии неприкосновенности.
Пройдет два месяца, Иран от своей ядерной программы,
естественно, не откажется. И понятно – а мы бы на его месте как поступили? Да и
как мы в свое время поступали – нас можно было остановить какими-либо
экономическими санкциями? И где бы мы сейчас были, если бы вели себя иначе,
как-нибудь "послушно"?
Через два месяца встанет вопрос о следующих шагах – и мы
готовы будем поддержать силовую акцию против Ирана? А если нет, на что я
все-таки надеюсь, то зачем тогда мы сейчас поддержали экономические санкции – у
нас своего голода не было, и мы не знаем, что это такое?
Именно сейчас, при непосредственном нашем участии, решается
судьба всего мира: будет ли он более или менее разумным и потому справедливым,
даст ли возможность всем развиваться и искать свое место под солнцем, или же,
при нашей поддержке и попустительстве, восторжествует преступная самонадеянность
ныне самого сильного в мире и алчного до чужого. И если мы позволим фактически
уничтожить Ирак, вывести его нефть из-под национальной юрисдикции, затем
поставить на колени и Иран, кого будут "нагибать" следующего?
Да, можно себя успокаивать тем, что следующими будем еще не
мы, а сначала, например, Венесуэла. Но, надо ли напоминать, что американский
сенатор Лугар об "энергетическом шантаже" и
использовании НАТО как организации, способной от него защитить, говорил
применительно отнюдь не к Ирану и Венесуэле...
P.S. Когда статья была уже готова, в воскресенье вечером
посмотрел дискуссию по НТВ и узнал, что, оказывается, "мы себя очень тонко
и грамотно вели и в ситуации с Афганистаном, и в ситуации с Ираком, и также
грамотно ведем себя в ситуации с Ираном". Плюс участники дискуссии
оказались едины в том, что война между США и Ираном (или, как минимум,
"удар") в ближайшее время вероятна, но мы здесь, вроде как, ни на
чьей стороне…
Вопрос: можно ли сохранить себя "вне любой
войны", если война недвусмысленно ведется за мировые запасы природных
ресурсов, 40 процентов которых расположены на нашей территории?
Столетие 2 апреля 2007
Так что же мы
предложим Украине?
Неделя прошла под знаком заинтересованного наблюдения за
событиями за рубежом: на близкой нам Украине и в сравнительно далеком Иране. И
как только кризис с британскими моряками, арестованными иранцами, усиленный
сообщениями о готовящемся ракетном ударе США, завершился, все внимание уже
почти без остатка оказалось переключено на ближайшего соседа. На какие же
аспекты украинского кризиса нам стоит обратить внимание?
Прежде всего, конфликт на Украине является не столько
политическим по какому-либо идеологическому признаку, сколько региональным и этно-конфессиональным. Про эту последнюю сторону конфликта
(этно-конфессиональную) говорится достаточно: и о
положении русского языка, и о межцерковном конфликте.
Экономическому же аспекту, связанному с различиями в структуре экономики
"запада" и "востока" Украины, характером производства,
источником и содержанием производимого продукта и вытекающим из этого интересам
капитала и трудоспособного населения, внимание уделяется меньшее.
При этом есть вещи сравнительно очевидные. В частности,
известно, что "восток", исторически завязан на тяжелую
промышленность, машиностроение, оборонку и ориентирован на сохранение тесных
связей с Россией. Объясняется это в том числе и тем, что он нуждается в
кооперации, в рамках которой он раньше получал сравнительно дешевые
энергоресурсы для своего производства, а также и тем, что нигде, кроме России
(или возможного единого экономического пространства вокруг России),
значительная часть его продукции неконкурентоспособна. Эта объективно
обусловленная и экономически оправданная ориентация дает основания прозападно ориентированным силам (и на Украине, и у нас)
обвинять "восток" Украины и сторонников интеграции с Россией в том,
что они просто отсталые, тянут всю страну назад, не дают влиться в семью
цивилизованных западных народов и тормозят развитие.
Сторонникам такого взгляда можно в тысячный раз объяснять
рациональную основу совместной жизни единого восточнославянского народа и
совместного же нашего движения к конкурентоспособности на мировом уровне, но
подобные аргументы не принимаются. Значит, уместны аргументы иные – из истории
вожделенного Запада.
Приходится напомнить, что полуторавековой
давности трагедия гражданской войны в США имела корни и экономические. А
именно: промышленный Север, развитый на тот момент еще недостаточно, отстававший
в чем-то от Англии, а в чем-то и от Германии, был заинтересован не просто в
едином северо-американском государстве, но и:
а) в масштабном едином внутреннем экономическом
пространстве – как рынке потребления производимой в США машиностроительной
продукции;
б) в единой протекционистской таможенной политике,
ограждавшей от бесконтрольного ввоза европейских промышленных товаров, без
которой североамериканским промышленникам на этапе становления выйти на уровень
конкурентоспособности просто не удалось бы.
Напомню: Адам Смит считал, что в рамках естественного
рыночного (как сказали бы ныне, либерального, современного,
западно-ориентированного) варианта экономического развития США была уготована
роль страны лишь сельскохозяйственной или, как это называл западный же
известный экономист Фридрих Лист, "однорукой". Южане, судя по проводившейся
ими политике отказа от таможенных пошлин, не возражали. Но северяне, как известно,
в ходе кровавой гражданской войны сумели настоять на своем, в результате чего с
США сегодня вынуждены в этом мире считаться все, независимо от того, нравится
это кому-то или нет.
Но ведь содержательная сторона украинского кризиса во
многом аналогична: путь "на Запад" - это отказ от единого
экономического пространства (рынка сбыта своей промышленной продукции) и отказ
от заградительных таможенных барьеров, защищающих своего производителя (того,
без чего украинское машиностроение не сможет встать на ноги и постепенно выйти
на уровень конкурентоспособности).
К счастью, до кровавой гражданской войны на Украине не
дошло и, надо надеяться, не дойдет. Но вопрос о том, какая из двух
противоборствующих на Украине сил олицетворяет собой прогресс, а какая отставание,
через призму американского опыта имеет явно иной ответ, нежели это навязывается
с Запада.
Второй аспект, на который стоит обратить внимание, это
аспект институциональный: демократические (или антидемократические) институты и
организации, их роль в кризисе.
Казалось бы, с демократическими институтами и организациями
на Украине все нормально: есть Конституция, президент и парламент, суды,
политические партии и свобода слова. Вроде все, как везде в Европе. Но за одним
существенным исключением, а именно: в Европе-то везде, на самом деле, все
по-разному. Причем, по-разному не как-то случайно, а в тесной привязке к
конкретной местной предыстории и проблематике. Насколько же украинская государственно-политическая
система привязана к украинской специфике, нацелена на решение украинских
проблем и, главное, позволяет эти проблемы мирно и успешно разрешать?
Окончательный ответ на этот вопрос мы дать пока не можем, в
том числе потому, что еще не знаем, как народ Украины, с помощью своей
государственно-политической системы или вопреки ей, окончательно разрешит
кризис. Но нельзя не заметить, что если Украина является государством реально
двуязычным и фактически расколотым по национально-региональному признаку, то и
ее политическая система должна иметь специальные механизмы, соответствующие
сути этой проблемы. Какие это могут быть механизмы? Различные, включая, как
вариант, двухпалатный парламент, а также специальные нормы, требующие для
принятия наиболее принципиальных решений согласия не только численного
большинства населения (его представителей в парламенте), но и каждой из
национальных общин. К числу же требующих специальной процедуры могут
относиться, как минимум, вопросы о государственном языке и программах обучения
в школах и ВУЗах, а также о вступлении в те или иные экономические и военные
союзы. Если, конечно, считать, что целью государственно-политической системы
современного европейского государства, к числу которых стремится отнести себя и
Украина, является обеспечение согласования интересов и возможности мирного
решения возникающих вопросов максимально в интересах большинства граждан, а не
подавление какой-либо одной победившей стороной всех вокруг...
Аспект третий: а кто здесь, собственно, субъект интересов и
принятия решений, а кто – лишь объект? То есть насколько во главе угла во всем
этом кризисе находятся интересы собственно украинские, населения страны и ее
элит, а насколько - интересы сил внешних, сражающихся за Украину как объект
своих интересов?
Понятно, что в современном мире все мы взаимосвязаны, и давление
внешних сил ощущается всегда и во всем. Но также понятно и то, что все те
государства, которые смогли завоевать себе приличное место под солнцем, создают
специальные формализованные и скрытые механизмы ограничения воздействия внешних
сил на свою внутреннюю политическую и экономическую ситуацию.
Кстати, небольшое отступление. В той или иной степени,
может быть даже слишком демонстративно, в чем-то даже и зашкаливая, но все же
из "оранжевой" революции на Украине мы свой урок извлекли. Роль прямо
финансируемых из-за рубежа общественных организаций у нас явно уменьшилась.
Ограничена и роль зарубежного капитала в стратегических отраслях нашей
экономики, что с этой точки зрения, безусловно, позитивно. Но этого еще мало:
роль политических и экономических сил, ориентированных на интересы Запада и
даже прямо зависимых от Запада, у нас все еще непозволительно для суверенного
государства велика, без учета чего в принципе невозможно объяснить нашу
экономическую и, в частности, денежно-кредитную политику.
Возвращаясь к Украине, стоит заметить, что, как это не
парадоксально, но в этой стране, с численностью населения в три раза меньшей,
чем у нас (то есть, казалось бы, более слабой), и территориально даже еще более
"западной", тем не менее, столь однозначной и прямой зависимости всей
господствующей национальной политической и экономической элиты от Запада все же
не наблюдается. Насколько об этом можно судить со стороны, создается впечатление,
что элита на Украине расколота на явно прозападную и, условно скажем, "не
прозападную". Первая, очевидно, в весьма значительной степени является
инструментом в руках Запада, ибо никакой иной стратегии развития, кроме слияния
с Западом на его условиях, она своей стране даже и не предлагает.
Соответственно, понятно, что здесь основной "игрок", недвусмысленно
использующий Украину для ослабления России, для ограничения ее потенциальных
возможностей в будущем, находится вовне Украины. А что же "не
прозападные" силы – насколько они самостоятельны?
Похоже, правы те наши политики и политологи, в том числе
либерально ориентированные, которые, убеждая нас в том, что на Украине
"нам ловить нечего", утверждают, что пророссийских
сил в украинской элите нет. Только следует ли из этого, что там нет и нашего
интереса? Вовсе не следует. Ведь истинно национальный интерес украинского
народа и той части его элиты, которая связана с национальным производством,
интерес самостоятельного высокотехнологичного развития, защиты своего рынка и отвоевывания для себя места на рынках внешних, вполне
совпадает с интересом нашим – тем самым интересом собственного технологического
развития, который и взял верх в свое время в кровавом конфликте между Севером и
Югом США.
И, наконец, четвертый аспект – что могут предложить Украине
ее потенциальные союзники, а пока союзники противоборствующих сторон. При этом
сразу отложим то, что является явно и недвусмысленно нашим действительно слабым
местом – катастрофический уровень коррумпированности и неуправляемости. Предположим,
это лишь временная болезнь, которую, опять же предположим, мы собираемся
преодолеть.
Как это не покажется парадоксальным, но реально пока
заинтересованные стороны предлагают в точности противоположное тому, что,
казалось бы, они должны предлагать, если исходить из публично декларируемых
идей и целей.
Запад, декларативно ставящий во главу угла общие ценности
демократии и прав человека, заботы о согласовании интересов и уважения прав
меньшинств, казалось бы, должен настаивать на тех механизмах согласования
интересов и компромиссного принятия решений в стране, разделенной по этно-конфессиональному и региональному признаку, о которых
я говорил выше. Но ни малейших признаков давления Запада в этом направлении, в
том числе, в части обеспечения прав русскоязычных граждан, обнаружить не
удается.
Более того, даже и когда конфликт обратился уже в
полноценный государственно-политический кризис, ни одна известная западная
модель разрешения этого конфликта почему-то не предлагается. А ведь, казалось
бы, что проще? Почему не начать с введения в государстве официального многоязычия, как, например, в Швейцарии, Бельгии и Канаде,
а также предложить высокую степень самоуправления регионов вплоть до автономизации, как, например, в кантонах Швейцарии? Чем
плоха федерализация, как минимум, по типу США или Германии? И почему Запад не
предлагает Украине вообще мирное разделение на два государства, как разделились
Чехия и Словакия (не говоря уже о том, как теперь Запад пытается фактически
отделить Косово от Сербии)? Подчеркиваю, это не я предлагаю, но почему же
ничего подобного не предлагает Запад? Может быть, потому, что не общие
декларируемые ценности, а стратегические интересы здесь на самом деле во главе
всего?
Но не лучше в этом смысле и мы. Казалось бы, Россия должна
недвусмысленно провозгласить и начать реализовывать экономическую альтернативу
сдаче национальных интересов более технологически развитому на данном
историческом этапе Западу. То есть, даже не изобретая ничего сверхнового,
начать просто проводить ту экономическую политику собственного развития,
которую, повторюсь, демонстрировали США еще полтора века назад – после победы
Севера над Югом. Или, что практически то же самое, политику, которую проводила
несколько ранее Великобритания до тех пор, пока не получила приоритета в ряде
ключевых отраслей экономики, и, соответственно, политику, которую проводили
после этого континентальные державы, защищаясь от экспансии более развитой
Британии. И, проводя такую политику, создавая условия для завтрашнего выхода на
мировые рынки, но уже в ином состоянии, нежели сейчас, мы бы стали действительно
притягательны для Украины, мы были бы и примером, и союзником в этой
действительно непростой борьбе за место под солнцем.
Но вместо концентрации всех сил и ресурсов на воссоздании
защищенного внутреннего экономического пространства, направления средств от
продажи энергоносителей на перевооружение и модернизацию своей промышленности,
вместо создания притягательного для дружественных нам государств и
производителей товаров относительно закрытого рынка вокруг России, допуск на
который был бы привилегией, мы абсурдно соревнуемся с бывшими братскими
республиками СССР в том, кто быстрее, а значит, со сдачей всего и вся, вступит
в ВТО, и плюс питаем своими кровно заработанными деньгами американскую экономику.
А значит, финансируем не только американскую оборонку, но и разведку и
дипломатию, в том числе, надо понимать, и в части их работы на Украине - против
истинно украинских и наших интересов...
Вот в этом как раз и есть главная нынешняя проблема
Украины. Несмотря на все наши (российские) правильные декларации, тем не менее,
на самом деле, кроме как на Запад, никакого другого реального пути именно мы
Украине не оставляем. Во всяком случае, пока все еще не оставляем.
Столетие 9 апреля 2007 г.