Журнал «Золотой Лев» № 103-104 - издание русской консервативной мысли

(www.zlev.ru)

А. Фоменко

 

Festina lente

Об отношениях наших с Европейским союзом

 

Воспитанные на Гоголе, мы и до сих пор с трудом замечаем отличие окружающей нас действительности от наших о ней представлений. Именно поэтому мы сегодня так страстно стремимся (а то и торопимся) в Европу нашей мечты или наших воспоминаний, не желая признавать очевидного: эта некогда прекрасная Европа уже давно подверглась мутации, изменившись до неузнаваемости.

 

Другая Европа

 

То, что теперь называется Европейским союзом, - вовсе не христианская Европа Карла Мартелла, остановившая в 732 году арабо-мусульманское вторжение и всегда готовая к защите себя и своих ценностей. В те эпохи, даже проиграв на поле боя, она оставалась способной к Реконкисте и Крестовым походам.

Это и не самонадеянная послереволюционная Европа времен Наполеона Бонапарта или времен Крымской войны, готовая к экспансии и колонизации, способная на подвиги и жертвы (часто самоубийственные) во имя чего угодно - даже во имя просто-напросто технического прогресса.

Наконец, это совсем не та уверенная в себе и в будущем либерально-просвещенческая и 'свободомыслящая' Европа, каковой она была в начале ХХ столетия. До страшного сараевского выстрела 1914 года, обернувшегося - после сорока с небольшим лет мирной всеевропейской гонки вооружений - поистине второй Тридцатилетней войной.

Нынешняя Европа - не уверенная в самой себе, уставшая и ослабевшая, не способная ни рожать детей, ни производить требуемое для нее количество товаров.

Еще недавно, лет двадцать пять назад, она гордилась своим благосостоянием, своим материальным процветанием, но боялась стать случайной жертвой полномасштабного американо-советского столкновения.

Но сегодня она осознала всю хрупкость этого кратковременного благосостояния и боится своих собственных гастарбайтеров - гордых сынов освободившихся от европейской опеки колоний. Не способных к повторению европейского опыта у себя дома, но зато неудержимым потоком стремящихся в сияющие яркими вывесками бывшие метрополии.

Деиндустриализация Европы - медицинский факт. Такой же, как и кризис рождаемости - неспособность европейцев к простому воспроизводству: своего рода суицидный комплекс просвещенческой цивилизации

Слабые попытки противостоять мирному натиску 'дешевых товаров' из Китая, продуктов рабского - с точки зрения европейцев, то есть почти бесплатного, - труда, на национальном уровне (вроде недавних попыток Парижа защитить французский текстиль) не приносят успеха.

Как не приносят успеха попытки интеграции в секулярную Европу чуждых ей сообществ иммигрантов. Ибо, по словам папы Бенедикта XVI, 'разум, который глух к божественному и который относит религию к области субкультур, не способен вступить в диалог культур' 1. (Особенно если эти другие культуры не глухи к божественному.)

Сегодня к востоку от нашего Бреста (белорусского - не атлантического) присутствие некоторых традиционных европейских ценностей чувствуется гораздо лучше, нежели к западу от Одера - Нейсе.

Это ведь только в географическом смысле Европа - всего лишь 'мыс на северо-западе Евразийского континента', по выражению Поля Валери.

В культурно-политическом смысле Европа - это нечто гораздо большее, причем на протяжении уже трех столетий. С того самого времени, как Россия - самим фактом своего вступления в геополитическую игру на восточноевропейском пространстве между Балтикой и Черным морем - заставила католические и протестантские страны Запада (всего через пятьдесят лет после Вестфальского мира, завершившего их страшную междоусобицу) осознать себя Европой в этом самом культурно-политическом смысле: на фоне мусульманской Оттоманской и православной Российской империй.

Как писал Освальд Шпенглер, именно 'с тех пор, как Петр Великий основал в Петербурге государство западного стиля, слово 'Европа' начинает проникать во всеобщее словоупотребление западных народов и вследствие этого, как всегда незаметно, - в практическое политическое мышление и историю' 2.

А до того в течение целого тысячелетия земли этого 'мыса' на северо-западе Евразии осознавали себя именно Христианским миром.

Но, заметно постарев после всех соблазнов второй Реформации - секуляризации рубежа XIX-ХХ веков, сегодняшняя Европа Брюсселя склонна забыть о своей религиозной миссии и своем религиозном и культурном наследии. Даже в преамбуле проекта так называемой Европейской конституции не нашлось места упоминанию об этом очевидном христианском наследии.

В то же время наш русский мир (русский - в самом исконном значении этого слова, в смысле Киевской Руси и 'Русской правды' Ярослава Мудрого), напротив, уже начал возвращаться к своим истокам.

Мы, живущие на территории собственно Российской империи и СССР, давно пережили навязанную нам версию просвещенческого проекта: попытку создания единого, вполне однородного человечества, 'освобожденного' от разнообразных культурных корней, в виде богоборческого коммунистического интернационала.

Но Европа Брюсселя сегодня - все еще находится внутри западной, либеральной версии того же просвещенческого геополитического проекта - в виде безбожной капиталистической глобализации.

Хотя на дворе - приходится повторять снова и снова - давно не XVIII век. И пора уже признать плюрализм религиозных, культурных, политических и хозяйственных практик, существующих в незападных странах.

Бывший посол Италии в Москве Серджо Романо назвал свою книгу о 'новом мировом беспорядке' - времени после холодной войны - 'Потерянный мир' (Pace perduto). Потому что и десятилетия общеевропейского мира, и благосостояние Запада вкупе с относительным благосостоянием европейского Востока оказались обусловленными геополитической стабильностью холодной войны. 'Два мира - две системы' были готовы на многое, дабы доказать (и навязать) себе (и другим) собственную правду. И каждый надеялся, что в случае его победы наступит эра всеобщего мира и благоденствия.

 

Просчитались все

 

Сегодня, после двадцати лет роковых потрясений, стало совершенно ясно: мы не сможем вновь обрести какую-то стабильность, упорядочить современный 'мировой беспорядок', если не поймем, что мир может быть одним целым, только сохранив свою множественность. Слова E Pluribus Unum3 одинаково важны не только для объединившихся штатов Северной Америки, но и для Европы, и для других континентов, для других цивилизаций, для других культурно-исторических типов.

Взвешенная позиция по вопросу, например, ядерной программы Ирана может служить лучшим доказательством готовности тех или иных правительств, тех или иных политиков признавать культурно-политический плюрализм современного мира - и пытаться решать мировые проблемы исходя из этой презумпции.

После многих лет гибельного упрощения культуры под различными вариациями лозунга 'один народ - один язык', а также всех ужасов внутриевропейской гражданской войны 1914-1945 годов разочарование в мифологемах этнического национализма вполне закономерно. Для культурного человека в так называемой старой Европе (если воспользоваться терминологией Джорджа Буша-младшего) очевидна правота Константина Леонтьева относительно последствий применения племенной политики - этого орудия всемирной революции, столь дорогого для Робеспьера, Пестеля, Гитлера или Муссолини (список можно продолжать). Но европеец новый, оказывается, многое готов отдать за право лично удариться лбом в стену - убедиться в тупиковости этнонационализма. История старой Европы словно бы не является для него уроком.

Ну какое приравнивание ветеранов Waffen-SS и ОУН-УПА к ветеранам антигитлеровской коалиции возможно в той Европе, где де Голль казнил даже действительно великого французского поэта Робера Бразийяка, в общем, только за то, что он в годы войны издавал - даже не пронацистский, а пропетеновский - журнал? (А маршала Петена, между прочим, в 1940 году законно избранный парламент совершенно законным образом наделил полномочиями главы Французского государства; и ни один европейский, американский или советский юрист эти полномочия не оспорил. Но кто об этом вспомнил, когда в 1944 году англо-саксонская армия вторжения при некоторой поддержке частей де Голля свергла этого самого бедного Петена?)

Только пока к новым европейцам относятся как к детям бедных и необразованных соседей, которым из политкорректности разрешили ходить в ту же школу, в которой учатся дети тех, кому повезло, возможно продолжение разнообразных прибалтийско-украинских экспериментов с исторической памятью.

Как только выучившихся бедных детей посчитают в достаточной степени своими - все подобные эксперименты будут закончены.

Пережившая многое старая Европа уже не может понять психологического и политического значения даже языковых проблем, столь важных для босняков, хорватов и сербов с черногорцами, никак не могущих поделить между собой сербохорватский язык.

Тем более непонятно для европейцев то напряжение, которое существует в отношении русского языка на Украине и в Прибалтике.

Ведь вполне европейская Финляндия не чувствует себя ущемленной оттого, что шведский - язык бывших колонизаторов - официально является для нее вторым государственным языком.

А Ирландия - едва ли не последняя христианская страна Западной Европы? Английские завоеватели заставили кельтов 'зеленого острова' перейти на английский язык, однако никто сегодня не сомневается в реальности существования ни самой - совершенно независимой - Ирландии, ни ее культуры.

 

ЕС - строительная площадка

 

Джулио Тремонти (нынешний заместитель председателя итальянского парламента и бывший вице-премьер и министр финансов в правительстве Берлускони) в книге 'Смертельные риски. Старая Европа, Китай и самоубийственный меркантилизм: как реагировать?' 4 сравнил ЕС со строительной площадкой, на которой работают строители, забывшие, что строительство объекта было начато давно и с совершенно иными целями, по иному проекту и из иных материалов.

Тремонти, как кажется, недалек от истины.

Ибо проект Римского договора 1957 года и проект постсоветского 'великого расширения' - два совершенно разных пути к двум разным целям.

Одно дело - предусматривавшееся Парижским (1951 года) и Римским договорами создание на основе однородного европейского 'ядра' действительно самостоятельной хозяйственной и политической силы, могущей быть реальным игроком на мировом уровне - на уровне тогдашних США и сегодняшнего Китая.

Совсем другое - расширение Евросоюза вплоть до Болгарии и Румынии, которые никогда (ни до Живкова и Чаушеску, ни после них) не были и даже не предполагали быть локомотивами европейского военно-политического и экономического развития. Экономического смысла в поглощении их Брюсселем нет никакого, а военно-политический - весьма сомнителен.

Системный кризис нынешнего ЕС очевиден. Об этом кризисе много и умно говорится, например, в книге известного французского социолога и экономиста Жака Сапира 'Конец евро-либерализма' 5. Но этот кризис лишь проясняет контуры той идеи европейского единства, которая лежала в основе римской редакции европейского проекта.

У Брюсселя (как и у Берлина с Парижем) нет сегодня веских причин для свертывания разноскоростных интеграционных либо кооперационных планов с участием и России, и Украины, и других стран СССР, и Восточного блока в целом, и даже - совсем неевропейских стран Средиземноморья.

Хотя нет и причин для излишней спешки. Ведь это - другие планы, периферийные не только географически, не имеющие ничего общего с тем, что предполагалось построить вокруг европейского ядра в годы холодной войны в соответствии с первоначальным проектом отцов-основателей.

Зато у тех же французов и немцев, как и у других участников Римского договора, есть достаточно веские основания настаивать на возврате к этой первоначальной идее - идее создания по-настоящему сильной и однородной Великой Европы (вместо Европы большой - и слабой). Эта Великая Европа могла бы стать действительно мировой экономической и политической силой - в присутствии которой и нам, русским, было бы легче; да и у многочисленных новых европейцев было бы больше уверенности в завтрашнем дне.

Для этого, в частности, необходимо покончить с идеологически обусловленным вмешательством в ту сферу, где должен властвовать здравый смысл, а не идеологемы враждующих друг с другом близнецов-братьев - либерализма и коммунизма.

Целью финансовой политики Единой Европы должно быть развитие ее хозяйственных возможностей, а вовсе не 'стабилизация платежных балансов' (по остроумному выражению Жака Сапира) в соответствии с 'вашингтонским консенсусом'.

Путь 'от Маркса - к рынку' (from Marks to Market, иронизирует Тремонти) - подходит, быть может, для Китая с его совершенно отличным от европейского подходом к ценности человеческой личности, индивидуума. Но Европа, если она хочет выжить в экономической холодной войне и цивилизационном столкновении, должна перестать следовать просвещенческим и либеральным догмам.

С помощью Европейского объединения угля и стали, учрежденного Парижским договором 1951 года, послевоенная Европа не столько объединяла основу тогдашнего ВПК - тяжелую промышленность - с целью повышения ее эффективности и конкурентоспособности на неевропейских рынках, сколько стремилась навсегда избежать соблазнов внутриевропейской конкуренции, чреватой войной.

Великое континентальное франко-немецкое замирение происходило путем объединения их научно-промышленных потенциалов - путем борьбы с чудищем протекционизма.

Но времена изменились: при встрече с китайским государственно-экономическим монстром государственная поддержка и защита своего производителя должны стать императивным требованием. Потому что в современных войнах захват (передислокация) рабочих мест - не менее важное средство нападения, нежели танковые колонны 50 лет назад.

Потому что добросовестная конкуренция подразумевает равенство исходных условий. А о каком равенстве исходных условий можно говорить, рассматривая торговый баланс Европы и КНР?

Ведь европейский рабочий ни при какой погоде не может считать справедливым китайский уровень оплаты труда, а китайский работодатель не считает возможным оплачивать труд своих сограждан по-европейски.

Евролибералы при этом продолжают тратить время и силы на борьбу за чистоту рыночного начала и, похоже, больше опасаются французского Национального фронта Жан-Мари Ле Пена и польской 'Самообороны' Анджея Лепера, нежели физической мощи экономики коммунистического Китая. Перед лицом китайского экономического и, следовательно, политического наступления на всех фронтах это просто смешно.

Как смешны попытки немедленно приобщить новых европейцев из бывшего Восточного блока ко всем прелестям свободного рынка - времен либо королевы Виктории, либо Маргарет Тэтчер. (Обе эти исторические попытки закончились, между прочим, крахом: викторианская Британия отказалась от 'фритредерства' из-за его слишком высокой социальной цены, а той же Тэтчер избиратель консервативной партии отказал в доверии, проголосовав в очередной раз за лейбористов.)

Мифологема ВТО хороша - если ею не слишком увлекаться.

Как хороша и мифологема 'Большой Европы', мифологема 'великого расширения' ЕС, - если и ею не слишком увлекаться.

Тем же, кто увлекается, трудно дается примирение с суровой действительностью. Я имею в виду последнее решение правительства Тони Блэра о закрытии британского рынка труда для граждан Румынии и Болгарии, имеющих честь стать 'полноправными' членами ЕС с 1 января 2007 года. Того самого правительства, которое с таким энтузиазмом раскрыло ворота перед поляками три года назад.

Понятно, почему излишне увлеченные мифом 'европейского выбора' московские западники-либералы, ничему не научившиеся за последние пятнадцать лет6, не спешат примириться с суровой действительностью. По той же, кстати, причине не хотят, что и специфические киевские западники-националисты. Так как это смирение означает признание очевидного, но неприятного факта: для того чтобы оказаться в ЕС, и России, и Украине необходимо разрушить те многочисленные финансово-промышленные группы, деятельность которых либо не вписывается в 'правила хорошего тона' ЕС, либо явно противоречит интересам западных экономических конгломератов.

Но ни сами эти финансово-промышленные группы, ни московские и киевские бюрократы не готовы 'строиться' на плацу под наблюдением брюссельских начальников: они ведь в глубине души презирают (по меньшей мере не уважают) этих иностранцев, совершенно не понимающих реалий настоящей жизни.

Как показали события последних лет в Киеве и Москве, нет никаких оснований думать, что правящие круги Украины или России готовы к 'ротации' по правилам, предлагаемым ЕС или НАТО.

 

Наши ожидания

 

Чего мы - Россия и ЕС - ожидаем друг от друга в ближайшие годы?

Кто-то говорит лишь о стабильности поставок в Европу русского газа и соответствующей стабильности платы за него.

Кто-то - лишь о сотрудничестве в антитеррористической деятельности спецслужб и совместном контроле над переселенческими потоками.

Кто-то не забывает и о совместных культурных проектах, и о перспективах научного и технологического сотрудничества.

Что ж, у России есть опыт сотрудничества с ЕС не только в области фундаментальных исследований (и в физике плазмы, и в математике), но и в области аэрокосмической и ядерной промышленности, биотехнологии и биомедицины. И этот опыт заставляет нас внимательнее отнестись к возможности вступить в число учредителей франко-немецкого Агентства инноваций - инициативе, предлагаемой тем же Жаком Сапиром.

Входной билет туда (взнос в уставной капитал) стоит от 500 миллионов до 1 миллиарда евро и может обеспечить нашей стране преимущества гораздо большие, нежели поставки любых энергоносителей. Преимущества участия в мобилизационных проектах технологического обновления - того самого, в котором мы так остро нуждаемся перед лицом соседствующей с нами China inc. и в котором нам с завидным постоянством отказывали США.

Некоторые романтики обсуждают еще и возможность военного сотрудничества с Европой. Но итоги боевого применения войск НАТО на Балканах и в Афганистане, равно как и европейских контингентов в Ираке, не впечатляют. Похоже, полагаться нам можно только на себя и на французский принцип обороны по всем азимутам.

Но это все - частности.

Главное, к чему нам следует стремиться и что может быть достойной целью и смыслом нового русско-европейского 'Соглашения о партнерстве', - все большее сближение политических позиций России и Объединенной Европы по всему спектру мировых проблем.

Хотя это и звучит сегодня фантастически. Прежде всего потому, что не вполне ясно - с кем нам нужно соглашаться? С 'ядром' Европы или с ее 'периферией'?

Тем более что после очевидного ужаса 1999 года - войны НАТО против сербов и против самой идеи Единой Европы - стало ясно, что Брюссель, Париж и Берлин не совсем самостоятельны в принятии политических решений.

А после незаметного кошмара 2001 года - вступления Китая в ВТО и начала его экспансии в Европу - стало ясно, что Брюссель, Париж и Берлин - не совсем самостоятельны в принятии и экономических решений.

Но сегодня, после шока 11 сентября 2001 года и после принятия странами старой Европы тяжелой миссии по умиротворению Афганистана, после кратковременного проявления в связи с военной интервенцией в Ираке новой континентальной русско-европейской Entente Cordiale7 - с участием как Франции, так и Германии, - особенно остро чувствуется необходимость русско-европейского единства политических действий. Состояние 'стратегического партнерства' является гораздо более естественным для нас, нежели противостояние или безразличие.

Препятствия этому - слабость Европы в целом и стран европейского цивилизационного ядра в частности и наша русская нетерпеливость.

Потому торопиться нужно медленно и плавно; надеясь не на неожиданные прорывы, а на то, что вода камень точит.

В пору столь впечатляющего роста экономической и военно-политической мощи Китая и других стран Азии христианской ойкумене Европы и России не остается ничего иного. Если она не хочет исчезнуть в волнах второго Великого переселения народов - с виду мирного, но тем не менее разрушительного для социальной, культурной и хозяйственной структуры и Европы, и России.

 

1 Именно об этом говорил Бенедикт XVI в нашумевшей речи в университете Регенсбурга, которая называлась: 'Вера и разум: университетские воспоминания и размышления'.

2 Шпенглер О. Годы решений. М., 2006. С. 36.

3 Единство в многообразии (лат.) - девиз на американском гербе.

4 Tremonti G. Rischi Fatali. L'Europa vecchia, la Cina, il mercatismo suicida: come reagire. Milano, 2005.

5 Sapir J. La fin de l'eurolibéralisme. Paris, 2006.

6 Хотя некоторые из них даже прошли школу 'Нашего дома - России' и могли бы сегодня сделать соответствующие выводы из наблюдений над эволюцией (или инволюцией) личного состава нашей партии власти.

7 'Сердечное согласие' (франц.) - полное название англо-франко-русского военно-политического блока, больше известного как Антанта.

 

Политический класс 6.02.2007


Реклама:
-